будущее, с учетом роста поставок нефти и газа из России, а перспективы на твоем конкретном участке не слишком впечатляющи.
– Кризис, – буркнул Осевкин. – Люди стали меньше покупать. Сам знаешь.
– Но они же, твои люди, жрут каждый день, гадят, пачкаются и пачкают, следовательно, моют посуду, стирают, сами моются, чистятся и так далее! – воскликнул Нескин. – Значит, дело не в кризисе, а в чем-то другом. В чем?
– В том, что они стали экономнее. У меня жена – и та на мойку посуды стала тратить меньше этого вашего дерьма.
– Это почему же – дерьма? – возмутился Нескин.
– А потому, что по телику сказали, что от него и рак можно заработать, и экзему, и еще прорву всяких болезней. Вот они и стали меньше покупать…
– Так это же происки конкурентов! – воскликнул Нескин с таким жаром, что даже подпрыгнул на месте. – Известное дело! Надо на эти происки отвечать адекватными контрмерами.
– Вот и займись, – отпарировал Осевкин. И пояснил: – Что от меня зависит, я делаю. Но исключительно на местном уровне. А надо на всероссийском. А это уже забота твоих братьев.
Сзади погасла очередная порция ламп, такая же порция вспыхнула впереди, осветив бетонную стену с черными дырами, куда бесконечными удавами уползали конвейера, из темноты выступили широкие ворота, выкрашенные в ярко-красный цвет, и белыми в них дверьми.
– Об этом я позабочусь, – согласился Нескин. – Но и ты должен проявлять инициативу: одно дело делаем.
– Я и говорю: на своем уровне я проявляю, – начал было Осевкин, – а только…
И вдруг замолчал, остановившись с задранной головой, точно налетел на стеклянную стену, на которой нет ни одного предупреждающего знака. Жестокие серо-зеленые глаза его уставились на выведенную огромными черными буквами надпись на голой бетонной стене, да еще под самым потолком, куда забраться можно только по большой лестнице.
Нескин тоже остановился и тоже задрал голову. И прочитал вслух:
– «Осевок-паскуда! Отдай рабочим заработанные ими деньги! Иначе будет хуже!»
– Аххх ссс-суки! – выдохнул Осевкин, и лицо его сперва побелело, затем вспыхнуло и пошло фиолетовыми пятнами. – Да я из них шашлыки понаделаю! Да я их, б…й!.. Да они у меня!.. – он задыхался от ненависти и дергал себя за красный галстук, то затягивая его, то распуская.
Нескин тут же отметил, что на такое изменение цветовой гаммы лица способны разве что хамелеоны и осьминоги. Ну и еще какие-то там рыбы. И что раньше за Осевкиным подобное вроде бы не водилось. Однако атмосфера, судя по этой надписи, на комбинате далеко не такая безоблачная, какой кажется на первый взгляд.
– Сеня, не пори горячку! – вскрикнул Нескин, зная взрывной характер Осевкина и его способность действовать подчас настолько безрассудно, что потом придется долго все разгребать и заглаживать, ничего не добившись, а лишь усугубив положение еще больше. И добавил: – Ведь ты
