там над бездной, в белой мглеЧернеет конское копыто.
1929
Волхвы
Взошла звезда над каменной трубой,
И вот – не сплю, не двигаюсь, бледнею – —
Да, три волхва бредут уже за нею,
Роняя тени в сумрак голубой.
Их кудри белы львиной белизной
(Вся седина моей земли бесплодной), —
Их губы дышат горечью степной,
По-летнему прозрачной и холодной.
Но бьют часы. В бесформенном углу
Отчетливей границы очертаний; – —
Три полотенца свесились во мглу
Предутренних пустых очарований —
Нет, не жалей, душа моя. Храни
Все голоса, пропевшие однажды,
Все марева, возникшие от жажды,
Всех дальних звезд неверные огни.
Рюген
На горизонте редкий мрак,
Дождей широкие ладони, —
Как пламень жертвенный, маяк
Зажегся в сумрачной Арконе.
Идут на север стороною
Едва приметные суда,
В тиши тревожной иногда
Лишь чайка вскрикнет надо мною.
Все глуше, глуше шорох важный
Доходит из дубровной мглы, —
И вдруг со стоном ветер влажный
Сгибает черные стволы.
О, как терзает, как возносит
Он ветви в бурной вышине,
О, как он мучит сердце мне,
Как этой муки сердце просит.
* * *
Зверь обрастает шерстью для тепла,
А человек – любовным заблужденьем, —
Лишь ты, душа, как мохом поросла
Насильственным и беглым наслажденьем.
Меня томит мой неизбежный день,
Ни счастья в нем, ни даже возмущенья – —
Есть голода высокая ступень,
Похожая на муки пресыщенья.
* * *
И дождь, и мгла. Не все ль равно?
Артист в душе, творец без цели, —
Он нежной музыки зерно
Качает в жесткой колыбели.
Пусть спотыкается смычок,
Из грубых пальцев выпадая, —
Но царственно провалы щек
Захлестывает прядь седая.
Невыразимая мечта
Им безраздельно овладела, —
И строже тонкие уста,
И выше сгорбленное тело – —
Дождями вымытый сюртук
Вбирает жадно ритм и звуки, —
О, пламень глаз, о, сердца стук,
О, в ветер брошенные руки!
Зачем же хмурая толпа,
Зажатая под воротами,
Так равнодушна, так скупа,
Так небрежет его мечтами?
И вот – высокое чело
Склонилось долу и остыло, —
Как будто то, что быть могло,
Ничтожнее того, что было.
1928
* * *
Порой, как бы встревоженный слегка,
В пустом кафе не замечаю скуки,
И кажутся чарующими звуки
Небрежного и грубого смычка.
И вот – гляжу по-новому туда,
Где, к телу скрипки припадая бровью,
Худой румын
