захлебывалась от восторга – романтические картины погони сменяли в ее голове одна другую. – Вот это да! Как же вам все удалось? А ты ничего не придумала?
– Нет, я ничего не придумала, – с улыбкой ответила мать, прочитывая по лицу дочери ее бурные чувства. – Да, все очень, очень романтично, Ксения, и я никогда об этом не пожалела, ни разу, ни полразочка! – Она защемила кончик мизинца и раскатилась легким заливистым смехом. – И это было не только самое мудрое мое решение, какое я приняла в жизни, но и то, что сделало меня самой счастливой на свете! Я говорю очень серьезно, ты понимаешь? – Ее лицо светилось, ямочки на щеках играли и были убедительнее всего, были самым главным и безошибочным доказательством ее счастья: они за столько лет не сгладились, не исчезли.
Ксения, вспоминая о матери, чаще всего вспоминает ее в тот самый миг – ее мизинчик, эти вот ямочки, легкий звенящий смех… Смех женщины, счастливейшей из живущих.
То, что отец и мать были счастливы, не вызывало сомнений. Достаточно было взглянуть на мамино лицо, когда появлялся отец, и на его глаза, когда он видел ее, подметить, как их взгляды встречаются, чтобы сказать со всею уверенностью: эти двое живут в своем особенном мире, блаженном мире любви и взаимного обожания.
– Я знаю, что ты родилась в Европе! – с игривым вызовом объявила матери Ксения.
– Откуда ты это знаешь? – Миссис Сандон насторожилась.
Ксения рассмеялась.
– Да не волнуйся ты так! Просто все всегда говорят мне, что у меня волосы, как у тебя и у австрийской императрицы, а еще говорят, что в наших жилах должна течь венгерская кровь! Вот прямо так и говорят.
– Что ж… То и другое верно, – тихо ответила миссис Сандон, поглядев на дочь исподлобья.
– Тогда расскажи… расскажи мне все, мама! Обещаю, я никому не скажу ни слова! Ни-ко-му! Ни-ко-гда! – Ксения была так трогательно торжественна и серьезна, что мать не могла сдержать улыбки: нежные губы ее приоткрылись, обнажив полоску жемчужно-белых зубов.
– Ну что ты все улыбаешься, мамочка? Ты мне не веришь?
– Что ты, доченька, я тебе верю… А улыбаюсь я просто так – могу я улыбнуться собственной дочери? Вон ты какая у меня выросла – красивая, стройная…
– Мама, я это все слышу и от людей. Каждый день! По нескольку раз. А ты расскажи мне про все остальное.
Миссис Сандон вздохнула. Мгновение помедлила. Тонкими пальцами поправила прядь волос, упавших на лоб. Прижала запястья к раскрасневшимся вдруг щекам. И объявила:
– Мой отец – твой дед – король Словии Константин.
Ксения судорожно вздохнула, отступила на шаг, всплеснула руками – и не нашлась что сказать. Все, что угодно! Но не такое… Губы ее чуть дрогнули, но так и остались слегка приоткрытыми – только влажно поблескивала полоска таких же, как и у матери, белых ровных жемчужин.
– Это правда, – добавила миссис Сандон все с той же улыбкой, догадываясь о состоянии дочери.
– Точно правда, не сказка? – недоверчиво спросила
