тоже застрелиться хочется, а так ничего общего.
Девушка засмеялась.
– Значит, ты будущий режиссер?
– Ага. Почему бы будущему режиссеру не прослушать будущую актрису?
– Будущему режиссеру полезно прослушивать актрис настоящих, а будущим актрисам надо учиться у настоящих режиссеров, так что я, пожалуй, пойду. – Аня сделала несколько шагов в сторону, обернулась: – Значит, три года, говоришь, стучался в закрытые двери?
– Было дело.
– Значит, у меня еще полно времени. Ну пока.
– Пока. Подожди, а звать-то тебя как? Мне же надо знать, кого приглашать сниматься в своих шедеврах.
– Аня. Анна Кедрова.
– Кедрова… Кедрова… Кого-то ты мне напоминаешь, Кедрова, а кого, понять не могу.
Девушка лишь пожала плечами:
– Откуда мне знать?
Она лукавила. Кому, как не ей, знать. «Перелетные птицы», «Рассвет у порога», «Письма издалека» и еще несколько десятков названий известных картин, в которых он мог лицезреть улучшенную копию ее лица.
– Прикольная ты, Кедрова. И Хемингуэя знаешь. Мне почему-то тебе помочь хочется.
Девушка скривилась:
– Спасибо. Не нуждаюсь.
– Спрячь ты гордость. Я по-дружески. Метры и койку предлагать не собираюсь, а на руку и сердце не рассчитывай.
– Откровенно. Чего ж так?
– Ну, метры тебе не нужны. Я по речи слышу, что москвичка. Да и сердце тебе мое ни к чему. Во всяком случае, пока я только почти режиссер.
– Дурак ты, а не почти режиссер, – только и ответила Анна и снова предприняла попытку уйти.
Теперь он уже схватил ее за руку. Она вывернулась, зыркнула гневно.
– Эй! Ну, прости. Знаешь, тебе, по-моему, вообще здесь делать нечего. Чистым и непорочным сюда редко удается пробраться.
– Отвали!
– Ты чего ругаешься? Я же комплименты делаю.
– Да засунь ты их…
– Тебе это не идет. На вот, возьми.
– Это еще что?
– Телефон мой. Захочешь поболтать, позвони. Я все-таки могу дать несколько ценных советов.
– Спасибо, наслушалась: либо переспать с известным режиссером, либо держаться подальше от театральных вузов.
– Ты все-таки позвони.
– Смотри не застрелись до этого.
Анна все-таки сунула карточку в карман плаща и поспешила к метро.
Забавный тип. Самонадеянный, конечно, но зато сумел ее приободрить. Во всяком случае, отвлек от грустных мыслей, это точно. Что она делала? Сидела на скамейке, рыдала и все еще читала Чехова. И никак не могла понять, почему этот отрывок из «Цветов запоздалых» председатель комиссии назвал не до конца прочувствованным. Аня столько раз репетировала дома: ложилась на кушетку, расстегивала несколько пуговок на платье и томно шептала: «Я люблю вас, доктор!» – а дама из комиссии, имени которой она даже не знала (тоже мне, актриса погорелого театра!), назвала это «нелепым жеманством». Правда,
