девушки, косясь на напрягшегося в углу Саню-Ваню, убившего много сил на обучение нас строевой стойке, вытягиваются. Как же – помним. «Грудь вперед! живот убрать! руки чуть согнуть в локтях и на бедра».
– Стоп, – говорит Головченко удивленно-весело. – Это какой идиот научил вас так выставлять локти?
Я чувствую содрогающееся плечо друга. Стоящая рядом Хатковская трясется от смеха. Она стала вся красная, глаза крепко зажмурены, по щеке катится слеза. Я потихоньку сую ее кулаком в бок. Она тяжело вздыхает и открывает глаза.
Головченко с удовольствием говорит:
– Руки свободно висят вдоль корпуса. – И вдруг рявкает: – Р-равняйсь!
Головы дергаются, я вижу горящее ухо Хатковской.
– О! – восторгается Головченко. – Головку так! и замерли!
Он идет вдоль строя, удостаивая каждого ласковым словом:
– Чудесно! О! Вот так! Очень хорошо! Немного выше подбородок! И замерли!
Саня-Ваня, обретший дар речи, злобно говорит из угла:
– Тебе что сказали? Подбородок выше!
В нашем классе почти нет мальчишек. У нас девчонский класс. И это определило наши отношения с майором.
– Юнармеец Кожина!
– Я, – с отвращением говорит Наталья.
– Отставить, – после краткого раздумья говорит Саня-Ваня. – Юнармеец Алексеев! Выйти из строя на пять шагов!
Димулео старательно тянет носок. Лицо его становится невыразительным и унылым. На пути Дим-Дима стоит полковник. Полковник стоит спиной к Дим-Диму и не видит его. Димулео тактично ставит занесенную ногу вбок и обходит полковника по кривой.
В перерыве Хатковская говорит мне:
– А ты заметила, что их высокоблагородие третируют их благородие?
– Дуры, – флегматически замечает Кожина, не поднимая глаз от своего фолианта.
– Между нами, Мадлен, – говорит Хатковская, толкая меня локтем, – я подозреваю, что ПОЖИЛАЯ ЗАМУЖНЯЯ ЛЕДИ… – Опасливо косится на Наталью, но Наталья выше этих мелких выпадов. Легкая улыбка превосходства играет на ее лице. – Наша леди влюблена… Правда, в покойника… Да, но все-таки – Наполеон…
В этот момент Димулео сделал жест, означающий пронзение кинжалом, и печально сказал над предполагаемым трупом Натали:
– Ей было пятнадцать!
В ответ она пырнула его со словами:
– Ему было одиннадцать!
Я отомстила за своего друга, сказав над телом Натали:
– Ей было шестьдесят!
Она сказала, что треснет меня Наполеоном по башке.
Хатковская сказала: «Прощай, пожилая влюбленная!» – и благородно ретировалась.
Димулео подошел к Наталье вплотную, дернул на груди пиджак и задушевно сказал:
– Бей, сволочь!
– Прелесть моя, – нежно ответила Натали.
Нас было трое: Кожина, Хатковская и я. Мне всегда казалось, что люди чаще дружат по трое, чем по двое, и в дружбе всегда присутствуют Атос, Портос и Арамис.
