занимаешься…
– …все тем же… а ты?
Слова, слова, слишком много слов, которые словно сетью оплетают сознание Саломеи.
Бабушка ведь говорила: старую пьесу наново переиграть, конечно, можно, но суть ее от этого не изменится. А мама требовала – немедленно выбросить всякие глупости из головы. И папа, который ничего не говорил, но самим молчанием своим мамину мысль поддерживал: и вправду, глупости это, Саломея.
Тебе ведь не шестнадцать лет уже. И даже не восемнадцать.
А ты все принца ждешь. Дождалась – на свою голову.
И картинка – куда как романтичная! Набережная. Узкая река в бетонных берегах, время от времени разрывающихся песчаными пляжами. Яркие зонтики. Яркие полотенца. Яркое, слепящее солнце. В теплой воде плещутся люди и утки, уже не обращающие внимания друг на друга. Ползут по водичке катамараны.
Воркуют у самых ног голуби.
– …я не хочу с тобой расставаться. – Пальцы – к пальцам, тепло – к теплу. И страшно разрывать этот мостик из двух рук, слишком робких, чтобы позволить себе нечто большее, нежели этот хрупкий контакт. – Мы ведь увидимся?
– Да… не знаю. А ты хочешь этого? – Саломея боится услышать его ответ.
– Хочу. Всегда хотел. И нам надо серьезно поговорить.
Саломея боится и этого разговора… и того, что его вдруг не будет.
– Я должен все тебе объяснить. – Аполлон вздыхает так громко, что голуби умолкают. – Я очень хочу все тебе объяснить. И чтобы ты меня простила.
– Я… я простила. – Это ложь с ее стороны. Но если сильно-сильно в нее верить, то она станет правдой.
– И ты не думала, что мы могли бы… попробовать снова?
– Не знаю.
Снова – ложь. Слишком много для одного вечера – а уже вечер наступил? – но Саломее ничуть не стыдно.
– Просто попробовать. Дай мне шанс. Пожалуйста!
И как можно было отказать ему?
Сейчас, в квартире, нагревшейся за день, в душной и такой тесной, этот разговор кажется ей ненастоящим. И Саломея, не находя покоя, меняет одну комнату на другую, ходит туда-сюда, разрушая то слабое подобие порядка, которое еще сохранялось в ее жилище. Ей и странно, и страшно, и… она счастлива.
Не об этом ли она мечтала?
Тогда почему руки у нее так дрожат? И откуда взялись слезы? Саломея их сдерживает, но еще немного, и – она разрыдается, как в тот раз… только сейчас никто не будет стучать в дверь ванной комнаты, требуя, чтобы она немедленно открыла и объяснилась.
Она одна.
Звонок в дверь застал Саломею в кухне. В одной руке она держала батон, в другой – почему-то шлепанец. Очнувшись, она с некоторым удивлением посмотрела на эти предметы, потом положила их – на стол – машинально. Там уже лежали старая панамка и палка колбасы. Направилась к двери. Звонок все дребезжал, и на его звуки визгливым лаем отзывалась соседская собачонка. А на собаку кричали люди, требуя заткнуться немедленно.
Шумный бестолковый мир продолжал жить собственной жизнью.
– Привет, –
