верховного чародей-министра. Но по случаю злодейку схватили и в Дворянской тюрьме содержат. В ходе же следствия решено мерзавку пытать посредством розог и палочных ударов по пятам. Каковая пытка на днях же произойдет, и любой желающий по подписке на нее может абонементик приобресть. Впрочем, – баронесса жентильно зевнула, – преступница безобразна и стара…
Я же, опытом наделенный, смекнул: коли одна женщина про другую говорит, что та стара и безобразна, верно, она нарочито молода и приятна. Впрочем, развлечения подобныя для меня излишне чудачны и нужды нет знать, стара ли преступница или напротив.
За сим были танцы, в которых я преуспел до судорог в икрах, а потом – шарады и аллегории. Мы с баронессою аллегорию устроили – «Любопытство, Откровенностию посрамленное» – весьма искусно, что все присутствующие подметили.
После угощался я мороженым и перепробовал осемь сортов, ради каких причин горло мое запершило.
Возвращался я домой совершенно разбитый, ног под собою не подозревал и ошибкою чуть не вошел в окно лавки табачника, что рядом с моим домом.
Дома же Мартос, грубое животное, устроил с другой кривобокою мамкой (не Азелью) сущую баталию на предмет расходования свещей. Я же, до смерти изможденный, взял свою верную Милушку на коленки и, отдыхая, так ей сказал: «Хорошо, что и в столице не всякий день балы да куртаги, не то через оные и помереть очень просто».
Таким вот образом и существует в новом качестве твой признательный друг
Гастон дю Леруа
писано в столице на улице Говорящих Голов
в собственном доме
первая седмица летних зорь
P.S. Отсылаю тебе с сией оказией бонбоньерку с финифтью и слова канцоны, каковую графиня де Нуар с баронессою дю Ш* на ассамблее дуетом распевали под клавецын.
Мне черты твои приятны
И слова твои любезны.
Но мольбы твои невнятны,
Оттого и бесполезны.
Ты страшишься кривотолков
И таишь свои признанья;
Я же, друг, одним лишь только
Смельчакам дарю лобзанья.
Пусть их шепчутся завиды,
Счастью нашему не рады.
Лгать не станем и для виду!
Прочь докучные наряды,
Прочь притворные манеры –
Мы в тот край бежим, нагие,
Где все дамы, кавалеры
Лишь любовью занятые.
Трус приятства недостоин,
Слушай сей наказ и ныне,
Будь отважен, о мой воин,
И ступай на штурм твердыни.
На тот же адрес письмо Гастона пятое
Увы мне, любезный Мишель!
Несчетные горести и злобы людские подвергли угрозе не токмо благополучие, но и самое существование мое. Бедствия жизни подстерегли меня, как-бы громы среди чистаго поля – негде укрыться.
Соблазнами столицы прискучив, да и по нездоровью, манкировал
