что же?
– Иеклейн все еще не назначил день, а я сама не смею заговорить об этом.
– Можно подумать, что ты его боишься.
– Я всего больше боюсь рассердить его… Я так люблю его!..
Маргарита сдвинула свои хорошенькие брови.
– Это дурно с его стороны, очень дурно, – проговорила она. – А к тебе он не изменился?
– Он все такой же, да, да, – прошептала молодая девушка с такой нерешительностью, которая не укрылась от беспокойного взгляда ее подруги.
– Ты меня обманываешь, – сказала Маргарита, сильно сжимая руку молодой девушки, которая потупила глаза. – Ты обманываешь меня, Марианна; кому же ты можешь довериться? Разве я-то тебе не все доверяла? Милая моя, не плачь и говори мне правду: Иеклейн изменился к тебе, не правда ли? Я так и думала!
– Почему же?
– Мне говорили об этом, – сказала Маргарита с оттенком замешательства. – Мне говорили, что он страшно вспыльчив и не умеет ценить сокровища которое Бог ему послал.
– Не судите его слишком строго, сударыня, – живо прервала Марианна, – Иеклейн вспыльчив, но у него доброе сердце… Он такой смелый и красивый!
Маргарита хотела было отвечать, но остановилась.
– Я не хочу огорчать тебя, не хочу дурно говорить о том, кого ты любишь, – продолжала она, – но скажи мне откровенно, думаешь ли ты, что будешь с ним счастлива?
– Не знаю, – отвечала Марианна. – Но хорошо знаю только то, что предпочитаю быть несчастлива с ним, чем счастлива с другим.
Проговорив это, она не могла сдержать свои слезы, Маргарита нежно привлекла ее к себе, и Марианна припала головой к плечу своего друга.
– Вы, верно, считаете меня очень глупой? – пробормотала Марианна.
– К несчастью, моя бедная Марианна, я не имею права обвинять тебя, – ответила Маргарита, – потому что моя глупость еще хуже твоей. Ты, по крайней мере любишь человека, который должен жениться на тебе, который тут, возле тебя, которого ты видишь каждый день… А я все еще помню того, кого, вероятно, никогда больше не увижу, и который своим поведением заслужил только мое презрение и ненависть!
– Стало быть, сударыня, вы еще любите графа Людвига?
– К несчастью, Марианна. В этом я могу признаться только тебе одной, тебе, нашей верной поверенной, снисходительному свидетелю наших свиданий. Ты знаешь, как я плакала, когда, не сказав мне ни слова, не уведомив меня о своем отъезде, он перестал приходить на место наших обычных свиданий и окончательно пропал. Ты знаешь, как я клялась забыть неблагодарного, который даже и не подумал написать строки на прощание и в объяснение той, которая так любила его! Ну, Марианна, это были напрасные слезы, напрасные клятвы! Когда я одна, я все думаю о нем, только о нем; мне чудится, что он опять стоит передо мной на коленях, клянется мне в любви… Он говорил ведь это так искренно! Подчас мне думается, что он не мог оставить меня таким образом, что с ним случилось что-нибудь, какое-нибудь ужасное несчастье… и тогда я не знаю, чего мне желать: чтобы он умер,
