бои. Майор Никудышнов сам прибыл в полк и допрашивал Котомкину о характере ранения. Она подтвердила, что ранение пулевое. На вопрос: «Кто это мог сделать?» – санинструктор, разумеется, ответа не знала. Майор стал допрашивать бойцов взвода, в котором числился разжалованный. То, что взвод таял на глазах от натиска фашистов и контратак защитников, майора-особиста интересовало мало. Он так и уехал в дивизию ни с чем, провожаемый недобрыми взглядами бойцов.
– Это уже теплее, – сказал майор, поморщившись, поднимаясь с земли и опуская пистолет. Рядовые последовали за ним. – Как старший по званию и по должности, я обязан вас допросить: что вы тут делаете и как тут оказались?
– Мы ехали в полк на полуторке с боеприпасами. В трех километрах от траншеи нас обстрелял «фоккер». Водитель погиб. Мы все же добрались до передовой с мешками патронов, – сдержанно отвечал Белухин.
– А что за сказку рассказывает санинструктор про сбитый «фоккер»?
– Это не сказка, я его сбил, когда он второй раз атаковал нас. Мы везли на телеге боеприпасы в полк. Но полк погиб.
– Да, полк героически дрался и погиб. Вы же, я так полагаю, струсили и в полк не явились. И сейчас сочиняете небылицу про боеприпасы и телегу. Я вынужден вас арестовать за трусость.
– Но-но, товарищ майор, я бью без промаха. Как вы горазды на аресты! И снова повторяю: по приказу командира полка везли боеприпасы с разбитой машины на телеге в полк!
– Так, что же вы намерены теперь делать? – смирившись, спросил майор.
– Сначала вас накормить, а потом вместе с вами драться в тылу врага.
– Вы пойдете с нами пробиваться к своим, а там разберёмся.
– Мы не можем сейчас идти. Санинструктор сильно повредила ногу и ей ходить категорически запрещено несколько дней.
– Ерунда, приказываю сдать оружие и идти впереди нас.
– Вы ранены, и мы не сможем вынести человека по тылам врага к нашим. Мы будем драться здесь. А там будет видно. Санинструктор, перевяжите майора. Потом мы их накормим кашей с сухарями.
– Откуда они у вас?
– Всё с той же разбитой полуторки.
Майор, тяжело опираясь на суковатую палку, а за ним бойцы пошли за Таней к биваку. Раненый майор, опасливо оглядывая заросли, с трудом опустился на землю. Таня подсела к нему, распахнув санитарную сумку, сняла порванный осколком правый сапог, завернула разрезанную гачу, оголив рану на мышце. Она была не глубокая, но рваная, с запекшейся кровью. Осколка не видно.
– Рана неопасная, товарищ майор, стала подсыхать. Но где же осколок?
– Рядовой Кущин помог снять мне сапог. Осколок торчал там. Боец его ножом зацепил и выдернул. Я взял его на память. Вот он, у меня в кармане.
Майор, кривясь, достал синеватую, с тыквенное семя, пластинку.
– Вам повезло, – сказала Таня, – осколок был на излете, иначе пробил бы мышцу до кости и сидел бы там, как горячее семечко, разжигая рану. Кто
