и думать ни о чем не мог. Жесткие слова митрополита вдруг заставили его опомниться. Тяжела потеря последних родных людей, но скольким же, пусть не родственникам, он еще на Руси нужен! Как он мог забыть долг свой великокняжеский?! Первая же беда из седла выбила! А мечтал сильным князем стать, чтоб Русь за ним как за каменной стеной жила! Быстро же от себя отступил…
Через день князя Дмитрия Ивановича уже видели совсем иным, он точно прибавил несколько лет, стал совсем взрослым и мудрым. Бояре с опаской поглядывали на такого незнакомого князя, точно видели его впервые и знакомиться приходилось заново. Было и радостно, и даже совестно, что не дали Дмитрию горе свое выплакать, выстрадать. Но время таково, что некогда слезы лить или грустить подолгу.
Болезнь пошла на убыль только в крещенские морозы, видно, все же боялась, проклятая, русской стужи. По весне о ней напоминали уже только многие новые могильные холмики, часто с покосившимися крестами (некому было и поправлять), да множество нищих и сирот, снова просивших подаяние.
Но отступила зараза, вернулась прошлогодняя напасть – сушь. Небо точно забыло о том, что может быть дождь, солнце пекло с утра до вечера. Только на ночь становилось чуть прохладней. Даже роса выпадала редко, реки обмелели, ручьи кое-где так и вовсе пересохли, в колодцах воды на дне и мутная… Пашни вместо обильных зеленей стали похожи на проезжую дорогу, пылили вовсю.
На Москве, как и везде, жара, кажется, маленького огонька достаточно, чтобы все вокруг превратилось в пылающий ад. Помня об этом, многие даже печи не топят, так и перебиваются сухим хлебом.
Хорошо, если он есть, а то ведь снова зерна легли в сухую землю, землепашцы слезами поля поливали вместо дождя. Но слезы и пот солены, от них растет хлебушек плохо. Снова на Русь надвигался Большой Голод, снова бабы, рожая детей, понимали, что не выжить им, что зря такое семя проросло, не ко времени. Но как сеять, так и рожать в любую годину надо, чтобы не пресекся род людской, чтобы не иссяк на земле род русский.
Набатный колокол поднял всех враз, князя в том числе. Это не татары или Литва, о них бы уже знали, оставался другой враг – пожар. Враг страшный и не менее татар безжалостный. От него не откупишься и мечом не отобьешься.
Горела церковь Всех Святых. От чего запалилось, так и не узнали, не у кого спрашивать было, да и некогда. Более страшных дней Москва давно не видела. Сухой горячий ветер, и сам способный запалить что угодно, словно с удовольствием поддержал огонь, разнес его по всей Москве. Уже через час горело все – терема и дворы бояр, кладовые, конюшни, дубовые ворота, купеческие амбары и избы посада. Особенно досталось Кремлю, языки огня не пощадили и его крепких дубовых стен и башен, верой и правдой прослуживших четверть века со времен князя Ивана Даниловича.
Стоять бы им и стоять, кабы не огонь. Вот самая страшная беда для русских городов. Даже татары, нападая, берут города только огнем, иначе их не одолеть. А тут ордынцам стараться не надо, остались от Москвы одни головешки!
Дмитрий Иванович, черный от копоти и грязи, тоскливо оглядывал свои горелые
