подняла голову. Громила Геликон нес раба к открытому окну, время от времени перехватывая свою жертву, а юноша молил и плакал, извивался и рвался на свободу. На лице Геликона не читалось никаких эмоций. Можно было подумать, что он просто несет бочку в подвал. Тиберий же источал злобу и мстительность и, не отрывая от раба демонического взгляда, все тряс залитую вином тогу.
– Нет, нет, нет, нет…
Руки Геликона покрывались царапинами от ногтей юноши. Вероятно, в ответ на это телохранитель крепче сжал худое тело, и все мы услышали, как треснули ребра. Крики сменились стонами.
Телохранитель дошел до окна и небрежно, словно остатки невкусной пищи, вышвырнул свою ношу под проливной дождь и низкие тучи. До нас донесся вопль падающего в бездну раба. Потом мы услышали, как он в первый раз ударился о скалы. Этот хруст я не смогла забыть, как бы ни старалась. Потом вопль перешел в безнадежный вой, и прозвучало еще несколько ударов тела о камни, приглушенных расстоянием. До моря было так далеко, что мы не услышали плеска, когда юноша упал в воду. Я молила всемогущего Юпитера о том, чтобы несчастный раб достиг моря уже мертвым, ведь после падения с такой высоты у него не осталось бы ни одной целой кости. И если бы он каким-то чудом пребывал в сознании, то все равно утонул бы.
– Не спутай эту тюрьму с дворцом, – прошептал Калигула, встав вплотную ко мне. – Блеск золота и роскошь ничего не меняют.
С небес на нас обрушился оглушительный раскат грома, мертвенным белым светом вспыхнула молния. Так началась наша жизнь на острове императора.
Глава 7. Опасные строчки
Первый год нашего заточения в роскошной тюрьме был далеко не худшим, но, вероятно, самым изматывающим. Мы находились в предельном напряжении, пока привыкали к императорскому двору и своему статусу. Гемелл полностью оправдал первое впечатление о нем. Ни особым умом, ни здравым смыслом, как справедливо заметил Тиберий, он не мог похвастаться, но зато приходился императору ближайшим родственником, и потому все обитатели Капри, за исключением самого императора, разумеется, вынуждены были во всем его слушаться. Гемелл прекрасно осознавал это и портил моему брату жизнь всеми доступными способами. Думаю, мальчишку злило то, что Калигула неизменно сохранял превосходство. Сколько бы императорский внук ни дразнил его, как бы ни пытался навлечь на него неприятности, мой брат всегда выходил победителем из маленьких противостояний и ни разу – ни разу! – не сказал лишнего. Калигула с детства был осторожен, если не считать погребальной речи на похоронах прабабки, а уроки Нерона и Друза лишь закрепили и усилили в нем это свойство.
Друзилла с месяц или дольше не замечала проделок Гемелла. Разлученная с Лепидом, она была так поглощена своим горем, что остальные проблемы для нее перестали существовать. Днями напролет она потерянной овечкой бродила по коридорам и залам дворца. А меня не отпускала тревога. Я боялась, что сестра в своем полузабытьи подойдет к краю обрыва и упадет, а поэтому приглядывала
