глаза и приведет к общему знаменателю утонченную художницу и какую-нибудь хамку продавщицу. И ведь существует знаменатель – материнство. Страшно и то, что Кира Петровна не сделает вывода для одной судьбы, а давно его, универсальный, сделала: хватит бабе себя тешить, пусть устраивается работать в ресторан, в столовку, приворовывает, терпит, но ребенку прокорм обеспечит. Только сначала надо бросить эту дрянь – холсты и краски. То, что Виолетта по восемнадцать часов в сутки пашет скудно унавоженное деньгами оформительское поле, дабы набить холодильник консервами впрок и хоть немного побыть наедине со своими холстами и красками, будет объявлено дуростью. И уточнение последует: «Поэтому и надо сначала бросить…»
Ася поняла бы, говори так женщина, продравшаяся через тернии к власти или богатству.
Но Кира Петровна, накормившая, одевшая и воспитавшая сына по собственным канонам, потеряла его. Не случись в ее жизни мягкого Саши, она голодала бы, подобно Виолетте. В конце концов, художница была лет на сорок моложе! Так имеет ли старуха право осуждать? Ей, чтобы повернуть рок к лесу задом, к себе передом, надо было, видите ли, родиться мужчиной! А Виолетта свой пол не хулит. Кира Петровна утверждает, что все всегда делала правильно и хорошо, обвиняя в своей нынешней никчемности людей и мироустройство. Интересно, художница в убогой старости будет клясть давно к тому времени покойного обидчика из Союза? Или к тому времени их наберется сотня, как у Киры Петровны? Будет ненавидеть сам Союз художников? Годы, в которые удосужилась появиться на свет? И чем тогда она отличается от Сашиной тетки?
Ася поняла, что вот-вот заблудится в безответных вопросах. Стоит ли? Кира Петровна и Виолетта случайно повстречались в ее воображении, их нужно быстренько снова развести и из суеверного страха перед неприятными сюрпризами не вспоминать вместе. И вдруг последний вопрос робкой осенней бабочкой опустился на вянущее Асино настроение: «А что станет со мной?» Бабочка сложила крылышки, демонстрируя некрасивые темные их стороны, и замерла, вероятно надолго.
Но Виолетта, невольно столкнувшая Асю с твердыни покоя в топь беспокойства, сама же ее обратно и втащила. Она позвонила дня через три:
– Ася, мне хотелось бы вас увидеть. Приходите к моей подруге, если вы не против общения со мной. Нет-нет, это удобно. О, замечательно. Я почему-то знала, что вы не откажетесь.
Она продиктовала адрес шикарного дома в центре. Ася удивилась и быстро собралась. Кира Петровна, помнится, безропотно осталась с подросшей Дашей, и Асе было легко, если не весело. Несколько раз она с мужем забредала к его сослуживцу в невероятно просторную квартиру, помнила перечень весьма обеспеченных и высокопоставленных соседей и увлеченно гадала, с кем может дружить Виолетта. Ни в одном из трех подъездов нужного номера она не нашла. И, лишь попытав игравших во дворе детей, была направлена на узкие неудобные ступени, круто стремившиеся ниже уровня асфальта, к растрескавшейся бетонной площадке и облупленной
