Доброго. Перспективного. Красавца под 1.90. Как и почему это произошло – мне не понятно. Он жил отдельно. Правоохранительные органы были не озадачены проведением доскональной доследственной проверки. Явных следов насильственной смерти нет. И хорошо. Меньше работы. Провели судебно-медицинское исследование, что-то написано в нем было. И… все. А я осталась на земле. Жить. С четкой картинкой, которая постоянно стоит перед глазами: вот я подхожу к дому Алана. Десятый час вечера. Его машина стоит перед домом. В окнах темно. Полчаса назад я получила предупреждение от коллег сына, что сегодня он не пришел на работу. Я понимаю каждой своей клеткой, что не прийти на работу просто так, без причины Алан не мог. В силу обязательности своего характера. И тогда что-то смутное в моей душе поднимается: что-то случилось. Нет не просто что-то, а возможно страшное что-то. А может самое страшное. Но все же, я иду и надеюсь, что ничего не случилось. Я захожу в квартиру. Коридор. Дверь в комнату приоткрыта. Включаю свет. И вижу на диване распростертое тело своего сына. Он лежит лицом вниз. И я понимаю: это все. Моего сына больше нет. И даже знаю, когда это примерно произошло. Ведь мне не спалось сегодня ночью. Не то, чтобы я ворочалась в постели. Нет, я просто и не ложилась вовсе. Я ходила по квартире и не понимала, что не так. Во втором часу ночи, я даже могу назвать точное время в 01.06 – я разговаривала с Аланом, он пришел из кино. Голос его мне показался какой-то не такой, заторможенный и усталый. И я сказала ему: Отдыхай. Что изменилось вдруг для меня после того разговора? Почему меня так ночью мутило, и слезы подбирались к глазам. Ведь нет же никаких причин. И я легла в четыре утра и заснула. Заснула потому, что к этому времени его уже не было на земле среди живых. А сейчас, глядя на тело своего сына, мне стало понятно, в какое время все произошло. Он умирал тогда, когда мне было плохо. Именно поэтому мне было так плохо. Я склонилась над телом моего сына и прикасалась к нему руками и чувствовала его окоченелость. И понимала, что прошло не менее десяти часов со времени смерти. Я переворачиваю тело. Страшно сказать: тело моего Алана. И первое, что я вижу – разлитые сине-фиолетовые трупные пятна по всему телу. Понимаю: жидкая кровь. Смерть наступила быстро. Скрещенные руки на груди. Они сжаты так сильно, что под ними нет трупных пятен. Наверное, ему было очень больно. И от этого осознания я сжимаю зубы со всех сил, чтобы не закричать. Но отчего он так сжал руки? Только от боли. Я не могу посмотреть его руки и проверить, если ли на них какие-нибудь следы, потому что тело сковано. А лицо оно – бескровное, потому что утыкалось в подушку, а губы – белые. И рот приоткрыт. Наверное, задыхался… Асфиксия. И пятно …сукровицы не подушке… Отек легких. И я начинаю смотреть тело на предмет телесных повреждений. Понимаю, что не могу отличить прижизненную гематому на теле сына от трупного пятна, поскольку нужно заниматься тщательной пальпацией. Это невозможно. Я продолжаю. Вижу на голени Алана повреждение кожи, но на нем уже стала образовываться короста. Значит, прижизненная травма. Отчего удар, упал? Когда? Я стою ошеломленная.