краях виды, предпочитавшие более мягкий климат, чтобы те привыкли к местным условиям, после чего, возможно, удастся пересадить их уже на просторы, или, вернее, на узость материковой Эстонии. Большая часть острова была и вовсе голой, в море плавали отнюдь не киты и кальмары, а самые обычные угорь, лосось, сиг и судак – намного интереснее было то, что каждый островитянин мог, не боясь инспекторов, выйти на лодке в море и забросить сеть, чтобы выловить сколько угодно этих самых лосося, сига и судака, или поставить на все лето в низкой воде в других местах совершенно запретное средство, мережу для угря, или прорубить зимой две проруби, провести подо льдом сеть из одной в другую и ждать, пока придурок-лосось не попадется – этот вид браконьерства Пээтер видел собственными глазами прошлой зимой, когда ездил на Рухну писать последние рассказы для своего сборника, и в этом было что-то уже действительно дикое, ибо в любом другом месте за подобные деяния наложили бы хороший штраф, а то вовсе посадили бы размышлять над тем, что разбойничья романтика и социализм – два несовместимых явления. Да, на Рухну не было советской власти. То есть, в каком-то смысле она, конечно, была, тут тоже всем ведал сельсовет, и во главе этого сельсовета стоял председатель, он же по совместительству уполномоченный КГБ (секрет Полишинеля, и, кстати, иных секретов кроме полишинелевских на Рухну вообще не знали), был и милиционер, которого изображал брат того же председателя, существовала и пожарная охрана, и у нее даже имелась пожарная машина, которой начальник аэродрома, он же глава пожарной службы, пользовался, чтобы ездить на работу (первую), когда его мотоцикл был не в порядке, или когда ему хотелось повыпендриваться перед гостями с материка – но это все, как говорят философы, было только видимостью, как и школа, дом культуры и еще некоторые якобы доказывавшие присутствие цивилизации декорации, как, например, почтамт и магазин – в школе работал один учитель, ходило туда три ученика, в доме культуры дважды в году устраивались танцы, а на почтамте с понедельника до пятницы принимали почту – но только принимали, а не выдавали, поскольку для того, чтобы что-то выдавать, надо это сначала получить, а на Рухну в плохую погоду не летал самолет и не ходил пароход. Если летом сообщение с материком было еще более-менее сносным, трижды в неделю прилетал из Пярну кукурузник с дюжиной пассажиров, почтой и кое-какими товарами, а пару раз в месяц у пристани швартовалась моторная лодка с мешками муки и сахара, то с осени, когда начинали дуть ветры, авиарейсы становились совсем уже нерегулярными, да и пароходам не нравилось штормовое море, а еще меньше им нравился лед, так что через некоторое время этот вид транспорта вообще отпадал, и часто случалось, что Рухну оказывался отрезанным от прочего мира на две, а то и на три недели. И как ты тогда гарантируешь полное удовлетворение потребностей советских граждан, если не можешь к этим гражданам приблизиться? Вот почему рухнусцам был, так сказать, дан карт бланш – мы вам не мешаем,