скрипом валенок по сугробам.
В Дедославле зимой ложились рано. Лишь солнце начинало клониться к закату, как затворялись тяжелые двери изб. Горожане не любили поздних прогулок. Не только свирепый холод был тому виной. Близилась верхушка зимы, ночи становились все длиннее. Морена ледяной рукой белила дороги и крыши, призывала лютую стужу. Всякая хворь да напасть бродили ночью за тынами. И потому старались укрыться люди в теплом доме возле доброй печи, под присмотром чуров. В избах весело трещал огонь, согревая, защищая от ночных духов.
Стемнело. Последние голоса стихли на улицах. Большинство дворов, что стояли на краю ярмарочной площади, уже укрылись в дремотной темноте. Лишь один дом не спал. Сквозь тяжелые дубовые стены можно было уловить негромкий разговор.
В просторной горнице за столом сидело четверо мужчин. Перед ними лежал недоеденный каравай с капустой и яйцом, печеные яблоки с медом и полупустые кружки с медовой брагой. Большой чугун, где час назад дымились щи, одиноко пустел на краю стола. В нем лежали теперь только деревянные ложки, да кости.
В углу пыхтела добротная каменка. За чугунной заслонкой пылал огонь, порождая причудливые тени на потолке. Свет выхватывал из темноты красный угол, что в любой избе находится против печи. Лики деревянных чуров оживали от вспышек и, казалось, внимательно следили за хозяевами дома.
Возле печки, слушая мужской разговор, дремала хозяйка, машинально скручивая тонкими пальцами нить. На полатях уже давно спали дети, а гости, несмотря на поздний час, вели оживленный разговор и не собирались расходиться.
– Да, други, – сказал один, – гожий нынче день, ой гожий!
Он взял кружку и сделал приличный глоток. То был крепкий мужчина с густой светлой бородой и такого же цвета кудрявыми волосами, обрамлявшими широкое лицо. По виду ему бело не больше 25 лет, но тяжелый взгляд светлых глаз и глубокая складка на лбу говорили о большом опыте и пережитых трудностях. Звали его Твердята или Твердя. Тяжел был его нрав, толи доставшийся от покойного отца, толи сам собой появившийся с годами. Однако сейчас выглядел он пьяно и весело, не то от жара в горнице, не то от пенного напитка на столе.
– И то верно, братец, соглашусь с тобой. Удачно мы распродали весь мед, по три деньги… – отвечал второй.
Он выглядел пьянее Твердяты, и весело размахивал руками. Это был Ладимир, Ладко –брат Твердяты. Он тоже носил золотую бороду, те же светлые кудри и голубые глаза. Ладко был немногим младше Тверди, но, меньшая ответственность за род сделала его нрав более простым и открытым. Поэтому черты его лица, хоть и походили на брата, выглядели мягче.
– Конечно распродали. У вас мед – просто чудо! Я таковой диковины никогда не вкушал – воскликнул третий, отхлебывая сладкой медовухи.
Это был широкоплечий молодой великан с большой рыжей бородой и здоровенными ручищами. Звали его Горяк Огнянович. Был он кузнец и брат хозяйки дома.
– Разве не ладно мы его сторговали тому… как ж его кличут? – подхватил Ладко.
– Стредуб, Стредуб Осмыслович, – ответил Горяк.
– Точно Стредуб! Он все крутился вокруг и вынюхивал, и высматривал, и выпробывал… будто хотел изъян найти в нашем воске. Только зря старался, нету там изъянов.
– Не ведаю я его, – проговорил четвертый мужчина зычным голосом, – Не видал я его ране… не нашенский это человек.
То был Огнян Кузнец – тесть Твердяты и староста кузнечного конца в Дедославле. Мужчина представительный и уважаемый в городе. Был он еще крупнее своего сына Горяка, а густая борода его в свете печи отливала красным.
– Так оно и понятно, – встрял вконец опьяневший Ладко, – чай купец заморский из Цареграда! Так мне тетка Варена нынче поведала…А еще, лопочут, будто богатства у него…
– Да полно тебе, Ладя, басни-то сказывать, – захохотал Твердя, хлопнув себя по бедру, – какой он царьградец! Борода его козлиная! Ты видел его порты домотканные? Не долече Козельска он ходит. Точно тебе говорю. А важности напустил, яко гусь. Хе-хе… Цареград! Большой ты, Ладя, в веришь в бабкины небылицы.
Ладимир насупился, потер шею: обидно было слушать такие речи от старшего брата, но куда деваться от своей доверчивости? Он немного помолчал, подумал. Хмель в голове, да удачный день, быстро разогнали обидные мысли.
– Да, славный денек, и мы все продали, – говорил Горяк – все заготовки, до последнего гвоздика. А князь шелом да бармицу заказал для княжича. Тот уже малец шустрый стал, мечом лучше всех машет. Не успеешь оглянуться как станет в полюдье вместо батьки ходить. А ярмарка только другой день как началась. Если и дале так пойдет, то будет ладно.
– Слава Сварогу, отцу всех кузнецов и трудолюбивых людей, и хвала! – воскликнул Огнян, поднимая кружку с остатками медовухи.
– Слава Велесу, лесному хозяину! Хвала
