е выкинешь: я восемь лет ходила к психологу, чтобы наладить отношения с родителями. Всю жизнь протестовала и бежала от того, что они мне навязывали, а теперь вдруг понимаю, что моя нынешняя семья очень напоминает ту, в которой выросла. Так не хотела быть похожей на маму, а сейчас вижу, что я – это она, только тридцать лет назад. И муж мой похож на папу. Даже история нашего знакомства пересекается с родительской: мы с Ромой сошлись не сразу, а только через четыре года, когда опять случайно встретились. Родители познакомились в гостях у родственников, потом несколько лет не общались, пока их снова не свела судьба. Это какая-то кармическая штука!
Нет, я не говорю, что у меня было несчастное детство – оно отличное, интересное, меня все очень любили, но воспитывали в жесточайшей строгости. Я родилась в Питере, мои бабушки-дедушки пережили блокаду, и все мы стали жертвами последствий войны. В доме всегда были заготовлены мешки с сухарями. Открываешь шкаф: пачками спички-спички, соль-соль… Засохший хлеб бабушка целовала, прежде чем выкинуть. Меня заставляла очень много есть, не дай бог что-то оставишь – получишь затрещину. И всю жизнь я борюсь с этим расстройством пищевого поведения…
Вообще, мое первое воспоминание о бабушке – как мы пришли на детскую площадку, где мне понравилось есть песок из песочницы. Каждые десять минут я должна была подбегать к бабушке и отмечаться, что все хорошо. Она два раза удивилась, что у меня лицо в песке, а на третий как залепит с размаху! Вытираю губы – на ладошке кровь… Когда читала книжку «Похороните меня за плинтусом» об отношениях героя со своей бабушкой, многое во мне отозвалось. Тяжело, когда тебя и обожают, и в любой момент может влететь.
Я и боялась, и очень любила своих бабушек. Двоюродную забрали к нам жить из Москвы, когда та стала совсем старенькой. Я в свои четыре года не понимала, что она уже немного того… Бабушка до войны работала в столице в торговом доме «Весна» – нажимала на кнопки в лифте. И любила играть со мной в игру: подводила к большому шифоньеру, мы заходили в него, бабушка закрывала двери изнутри, делала вид, что нажимает на кнопку, и сообщала: «Пятый этаж». Так и «катались».
Вообще, я росла в гиперинтеллектуальной семье, и родители очень хотели сделать из меня человека. Папа Николай всего добился сам: приехал в Ленинград из деревни в Смоленской области, вы учился на архитектора, параллельно посещал лекции по философии и всю жизнь собирал философские книги. Мама Татьяна преподавала в университете.
Я поздний ребенок, и родители решили вложить в дочку все. Только начала говорить, как со мной стали учить стихи Бродского, Цветаевой, Ахматовой… И папа с гордостью показывал меня своим друзьям. Я постоянно читала книги, а телик считался блажью, смотреть его можно было только по праздникам. Хотя у родителей суперпрофессии, постоянно слышала, как они что-то откладывали на черный день. До сих пор надо мной висит это убеждение: даже когда все хорошо, кажется, что завтра придут и все заберут.
Окраина Питера, лихие девяностые – у нас во дворе творился полный балабановский беспредел! В подъезде цыгане торговали героином, там постоянно тусовались наркоманы. Один раз, видимо, кто-то не получил дозу и решил отомстить барыгам, а в результате пострадала я: меня приняли за дочку барона Эсмеральду, нам обеим было лет по четырнадцать, черные волосы. В подъезде накинули цепочку на горло и стали душить. Спасли мамины сапоги на каблуке – я изо всех сил наступила шпилькой на ногу нападавшему, вырвалась и убежала. На шее остались следы, мы с мамой ходили в милицию, но преступников не нашли, да и неизвестно, искали ли вообще…
В школе не чувствовала себя уверенной, казалось, что хуже всех одета. Но в подростковом возрасте на меня стали обращать внимание мальчики, что вызвало странную женскую ревность учительницы литературы. Видно, она не могла смириться, что ей под семьдесят, а я расцветаю и у меня все впереди.
Училка устроила страшную травлю: позорила перед всем классом, называла проституткой, кидалась в меня учебником… При том, что я всегда была литературно одарена и участвовала от школы в конкурсах чтецов, она занижала мне оценки. Но когда мою маму вызвали в школу, та встала на сторону учительницы! Я восприняла это как предательство. А дома мама мне все время приводила в пример других девочек: «Вот Григорьева хорошо учится, а ты троечница!» Это было постоянное давление, из-за которого я только закрывалась.
Какое-то время была очень правильной девочкой: мы с подружкой даже ходили в школу в шапках, когда это было немодно и другие дети за порогом их тут же снимали. Домой приходила вовремя, нигде не тусовалась. А в пятнадцать лет у меня случился дичайший протест: появилась дворовая компания, с которой мы весело проводили время – сигареты, алкоголь, посиделки в подъезде. Прогуливали уроки. С мамой начались скандалы, она пыталась меня удержать и однажды даже спрятала одежду. Я ушла из дома в тапках и халате, хотя на дворе стояла поздняя осень. Ночевала у подружки, потом вернулась, но это только обострило наш конфликт. Вскоре с той компанией рассталась – она мне была нужна только для того, чтобы оторваться от родительской опеки. Хлебнув свободы, слушаться папу с мамой
