мужчины, – силы. Уж как он старается. Не было человека, который лучше бы него делал «скобки» и перевороты на турнике. И мышцы у него росли. А вот этой самой внутренней основы – мужского упрямства – не было. Где-то в глубине души он неосознанно завидовал Дубравину и Казакову. Дубравину – потому что в том была эта упорная сила. Казакову – потому что тот знал, чего хотел в этой жизни.
В каждой группе как-то делятся роли. Так вот, если Дубравин считался совестью компании, а Казаков – ее двигателем, то Андрей, наверное, был ее душой. Его дни рождения отмечались веселее всех. Он чаще всего предлагал походы на природу или поездки в город.
Сейчас его чистые светло-серые глаза грустны, а на лице видны печаль и озабоченность. Полчаса тому назад он сказал Дубравину, что дальше не пойдет, и сел здесь дожидаться того, кто твердо решил добиться своего. Но забота и печаль на этом юном лице были вовсе не о том, дойдет Шурка или нет. Андрей готовился к разговору с Дубравиным. К разговору о сугубо личном, интимном.
«Да, только Шурка может меня понять. И что-то посоветовать», – думал он…
Так он сидел, смотрел вдаль, в долину, где деревья штурмовыми отрядами взбирались на крутые склоны, а голые скалы сопротивлялись этому нашествию жизни, бомбили их многотонными каменными осыпями, часто срезавшими у корня и калечившими стройные стволы.
Там, где небо сливалось с вершинами, он заметил горного козла.
Круторогий контур его появился на минуту на самом краю обрыва и затем растаял в синем тумане.
Через минуту из-за двух громадных валунов, загораживающих тропу, выскочила большая, поджарая, с мускулистой грудью и мощными лапами овчарка.
Подскочила, прилегла в тени у ног. Вытягивая острую мордочку с высунувшимся между белыми клыками языком, залаяла.
– Успокойся, успокойся! Тихо, Джуля, – Андрей потрепал собаку по жесткой шерсти. – Идет Шурка. Идет твой хозяин.
Он не ошибся. Через несколько минут показался сам Дубравин. Распаренный быстрой ходьбой под гору, в распахнутой штормовке и завязанной на пупе рубашке, он шагал легко, иногда съезжая при крутых спусках по песку и камням на каблуках.
Собака бросилась ему навстречу, радостно запрыгала, норовя лизнуть в лицо. Дубравин, стройный, широкоплечий, весь налитый стремительной упорной силой, отталкивал пса, приговаривал: «Кыш отсюда!», а сам победно поднимал, показывал Андрею подмокший снизу рюкзачок.
– Вот, наколол льда от самого истока Гульбы.
Потом они присели перекусить. Пожевали колбасы с хлебом.
Дубравин ел жадно, то и дело оглядывая глубоко посаженными блестящими глазами величественную панораму уходящих к горизонту зеленых вершин. Франк жевал вяло. Чувствовалось, его что-то гнетет. Наконец он глубоко вздохнул и начал говорить:
– Вот ты у нас как бы идеолог. Опыт у тебя общения поболе моего. Растолкуй мне, что делать в такой ситуации…
– В какой?
– А
