здоровье, тихо, но грузно ступая по полу своими желтыми сафьянными сапожищами с серебряными острогами, приблизился к ступеням, которые вели к государеву сиденью, осторожно поставил ногу на первую ступень, как бы боясь, что она не выдержит воловьего груза, потом на вторую и, перегнувшись всем своим массивным корпусом, бережно приложился к белой, пухлой, «як у матушки-игуменьи» (подумал он про себя), выхоленной царской руке, словно к плащанице. За ним приложились и остальные посланцы. Только последний из них, Михайло Брейко, поцеловав царскую руку и почтительно пятясь назад, оступился на ступеньке и грузно повалился на пол у подножия государского сиденья.
– Оце лихо! Николи с коня не падав, а тут, бач, упав! – невольно вырвалось у него.
Наивность запорожца рассмешила Тишайшего, а за ним рассмеялась и вся столовая изба.
Молодец, однако, скоро оправился и стал на свое место, а дьяк Алмаз снова выступил с отпускной речью.
– Герасим! – возгласил он. – Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Руси самодержец и многих государств государь и обладатель, жалует вас своим государским жалованьем, вместо стола корм.
Посланцы в последний раз ударили челом на государево жалованье, на корму и удалились.
– Какие молодцы! – весело сказал Алексей Михайлович, когда за казаками затворилась дверь. – С таким народом любо жить в братской приязни и любительстве.
В это время из-за широких боярских спин, с задней скамьи, поднимается стройный молодой человек и выступает на середину избы. Одежда на нем была богатая, изысканная, какую носила тогда золотая молодежь. Из-под кафтана темно-малинового бархата ярко выделялся зипун из белого атласа с рукавами из серебряной объяри; к вороту зипуна пристегнута была высокая, шитая, разукрашенная жемчугом и драгоценными камнями «обнизь», род стоячего воротника. Кафтан, скорее кафтанец, на нем был такой же щегольской: запястья у рукавов кафтанца были вышиты золотом, по которому сверкали крупные зерна жемчуга, а разрез спереди кафтана и подол оторочены были золотою узкою тесьмою с серебряным кружевом; шелковые шнуры с кистями и массивные пуговицы с изумрудами делали кафтанец еще наряднее.
При виде нарядного молодого человека Алексей Михайлович приветливо улыбнулся. Тот истово ударил челом, по-божески: поклонился до земли и коснулся лбом пола.
– А, это ты, Иван Воин, – приветствовал его государь.
Молодой человек поднялся с полу и откинул назад курчавые волосы. Лицо его рдело от смущения, хотя он и ответил улыбкой на улыбку царя.
– На отпуск пришел? – спросил последний.
– На отпуск, великий государь, – был ответ.
Алексей Михайлович обратился к Алмазу Иванову:
– Все готово к отъезду?
– Все, великий государь, – отвечал дьяк, – все в Посольском приказе.
– И грамоты к послам, и наша царская казна?
– Все,
