может таить в себе опасность.
«Молчалины блаженствуют на свете!» Отлично?
Браво, Глеб!
Но вот выходит Фамусов. Его играет Онищенко, блестящий старый актер. Он и сегодня очень хорош, и, пожалуй, даже лучше обычного, – наверное, его вдохновляет такой партнер, как Глеб!
Но вот начинается последний монолог Чацкого, «Не образумлюсь… виноват» – и я от страха покрываюсь холодным потом: сколько тут бывает ложного пафоса, дешевой театральщины, которой так грешил Юльский, хотя всю роль держал в обшем-то вполне пристойно, но на последнем монологе давал себе волю, и его несло. Но Глеб… Каждая фраза полна такой настоящей боли, такого выстраданного, нетеатрального презрения… Но вот и знаменитое: «Карету мне, карету!»
Он не выкрикивает это, не заматывается картинно в свою крылатку, нет, этот человек обессилел, и ему просто нужно поскорее убраться отсюда.
Еще несколько слов Фамусова, и занавес закроется. Я от волнения так сжала кулаки, что чуть не вскрикнула, новые красивые ногти больно впились В ладони.
Ах! Боже мой! Что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!
И тут в зале начинается нечто невообразимое. То, что принято называть «шквал аплодисментов». И еще какой-то истошный женский визг. Артисты выходят на поклоны. Я вижу, что Глеб пока не отошел от роли, он еще не Ордынцев, он еще Чацкий, но постепенно сознание возвращается к нему – и он сияет. Надо скорее мчаться за кулисы. По дороге меня перехватывает Лидия Борисовна, завлит театра.
– Саша, поздравляю, это великолепно!
– Лидия Борисовна, почему так внезапно?
– Юльский, узнав про премию, запил, а главный решил, что это самый подходящий момент выпустить Глеба в роли Чацкого. Думаю, теперь Юлик его больше играть не будет. Эх, раньше бы это сообразить, а то все искания, пусть Ордынцев с его данными Репетилова играет, так интереснее… Да я за свои шестьдесят лет такого Чацкого и не видела никогда.
Поздравляю! – все это она произносит на ходу, крепко держа меня под руку. – Только, смотрите Саша, чтобы Глеба сейчас не сожрали!
Я слушаю ее вполуха, я рвусь вперед, но она слегка прихрамывает и не может идти так быстро, как мне хочется, а сбросить с себя ее руку я не могу. Мне неудобно. Но наконец кто-то отвлекает ее, и я сломя голову несусь вперед.
В зале еще продолжаются аплодисменты. Вокруг много знакомых лиц, кто-то обнимает меня, кто-то целует, кто-то насмешливо на меня взирает. Но мне все это неважно. Я жду мужа, у которого сегодня день триумфа, и тут я вижу свою свекровь. У нее лицо все в красных пятнах.
– Саша! – бросается она ко мне и заключает в объятия. – Саша, он гений! – шепчет она мне на ухо. – А я тебя искала, мне Глеб сказал, что ты будешь в театре с какой-то знакомой. Где ты сидела?
Но тут появляется Глеб с большим букетом роз:
– Сашка! Сашка! Я это сделал!
Он победно вскидывает руку и сует букет мне.
– Мама!
