1953 г. после тяжелой операции.
И.Л. Солоневич является автором не только «России в концлагере» и «Народной монархии», но и ряда программных, публицистических, методических трудов, художественных произведений, а также порядка 1000 статей в периодической печати.
К. Чистяков
Несколько предварительных объяснений
Вопрос об очевидцах
Я отдаю себе совершенно ясный отчет в том, насколько трудна и ответственна всякая тема, касающаяся Советской России. Трудность этой темы осложняется необычайной противоречивостью всякого рода «свидетельских показаний» и еще большею противоречивостью тех выводов, которые делаются на основании этих показаний.
Свидетелям, вышедшим из Советской России, читающая публика вправе несколько не доверять, подозревая их – и не без некоторого психологического основания – в чрезмерном сгущении красок. Свидетели, наезжающие в Россию извне, при самом честном своем желании технически не в состоянии видеть ничего существенного, не говоря уже о том, что подавляющее большинство из них ищет в советских наблюдениях не проверки, а только подтверждения своих прежних взглядов. А ищущий – конечно, находит…
Помимо этого, значительная часть иностранных наблюдателей пытается – и небезуспешно – найти положительные стороны сурового коммунистического опыта, оплаченного и оплачиваемого не за их счет. Цена отдельных достижений власти – а эти достижения, конечно, есть – их не интересует: не они платят эту цену. Для них этот опыт более или менее бесплатен. Вивисекция производится не над их живым телом – почему же не воспользоваться результатами ее?
Полученный таким образом «фактический материал» подвергается затем дальнейшей обработке в зависимости от насущных и уже сформировавшихся потребностей отдельных политических группировок. В качестве окончательного продукта всего этого «производственного процесса» получаются картины – или обрывки картин, – имеющие очень мало общего с «исходным продуктом» – с советской реальностью: «должное» получает подавляющий перевес над «сущим»…
Факт моего бегства из СССР в некоторой степени предопределяет тон и моих «свидетельских показаний». Но если читатель примет во внимание то обстоятельство, что и в концлагерь-то я попал именно за попытку бегства из СССР, то этот тон получает несколько иное, не слишком банальное объяснение: не лагерные, а общероссийские переживания толкнули меня за границу.
Мы трое, т. е. я, мой брат1 и сын2, предпочли совсем всерьез рискнуть своей жизнью, чем продолжать свое существование в социалистической стране. Мы пошли на этот риск без всякого непосредственного давления извне. Я в материальном отношении был устроен значительно лучше, чем подавляющее большинство квалифицированной русской интеллигенции, и даже мой брат, во время наших первых попыток бегства еще отбывавший после Соловков свою «административную ссылку»3,
