бородку. – Не то вода у них особая, не то они глиной пот под мышками замазывают.
Творемир и конюх повалились в сугроб от смеха, чуть не попав под копыта толстобрюхого коня Топыча, заводимого для запрягания в сани.
Сестра, улыбаясь, внимательно оглядела брата. Вроде бы одет тепло. Сапоги в три кожи, меховые порты мехом внутрь, кручёная верёвка на поясе, шерстяной мятль[6] на рубахе, поверху княжья шуба из рыси, крытая дорогой тканью. На голове бобровая шапка с ушами до плеч.
– Не замёрзнешь. – Успокоилась Умила и, по установленному обычаю, приложила ладони к плечам Грани. – Довези посуду и особо не балуй, на твой век баб да девок хватит. Храни тебя Боги, минуй тя Упыри. И про соль не забудь! У нас-то не больше пуда осталось. – И тут же усмехнулась. – Мех-то на портах ничего не защекочет?
– Ой, Умила, Умила, – Граня сделал серьёзное лицо. – Не ёрничай. А порты я надел на льняное исподнее, не помру от щекотки.
Со стороны скотного двора к саням подошла пёстрая коза с чёрным пятном на лбу, потыкалась в сено розовым широким носом и жалобно заблеяла.
– Пёс-псом наша коза, – улыбнулась Умила. – Скучает по князю. Чего она так привязалась к этому козлу?
– Сестрица, не говори громко. – Тихо сказал княжич. – Не надо супруга ругать при других.
Со двора донесся крик доярки Зденки:
– Берёзка, зар-раза! Вот, бегает от меня, и не хочет доиться.
– Берёзка Переслава ищет, – усмехнулась Умила. – Значит, князь скоро будет дома.
Подхватив верёвку, тянущуюся от шеи козы, подбежавшая Зденка, одетая по-простому, в тулуп и серые рубахи с юбками, повела её на дойку на скотный двор. Огреть козу прутом или ладонью, как другую скотину, она не смела. Берёзку иногда доил сам князь и даже разговаривал с нею, а она его слушала и мекала в ответ.
Дорога в деревню Глины
Конь Топыч резво тащил сани по улице. За последним домом-кузней деревни Явидово, у кромки леса, сани догнали коня-тягача, тащившего волокушу из тяжеленного соснового бревна. По бокам бревна шли два мужика, отбрасывая в стороны снег деревянными лопатами. В деревне мужиков звали «толстый и тонкий», дома приятелей стояли рядом и дружили семьи Торчи и Жура крепче родных братьев.
Вчера Умила назначила обоих на общественные работы за пьяный загул, когда худющий Торча не только подрался с тучным Журом, но и чуть не сжёг собственную овчарню.[7] в которой и пили мужики, хоронясь от жен.
При виде расписных праздничных саней княжича мужики взбодрились, сняли с поклоном шапки, и Творемир с задором стеганул Топыча, заставляя его встать на обочину.
– Вот, княжич, от работы не отлыниваем, хоть и корячимся на пустое брюхо, – говорил Торча, вглядываясь в глаза Гранисава. – Вишь, стараемся для общества.
Вид обоих мужиков вызывал сочувствие. Потные от похмелья, бледные по той же причине, они вытирали шапками холодный пот под нечёсаными волосами на
Мятль – тёплая вязанная одежда.
Овчарня – помещение для овец.
