которой торчали редкие и пышные одуванчики, сияющие в закатном свете. Лёгкий ветер раскачивал их из стороны в сторону, словно убаюкивая.
Подобное заворожило взор Армэля. Его глаза засияли в восторге. Дед Ефим обернулся, улыбаясь. Реакция ему определённо понравилась. Собственно, чего он и добивался.
Встав за его спину, дед положил руки тому на плечи, тихонько толкая к обрыву. Дойдя до самого края, они присели на траву, неотрываясь от лицезрения заката.
– Армэль… Мальчик мой… – спокойно, растягивая гласные, сказал Ефим.
– Что дед Ефа! – восторженно выдохнул тот, не отрывая взгляда от закатного перелива.
– Последний раз я был здесь с Катенькой… – прошептал, словно вспоминая, старик.
Мальчик оторвался от заката, переводя заинтересованный взгляд на мужчину. Эта тема редко поднималась, но иногда Ефим попадал в прострации, рассказывая о них с Катей. Истории всегда были чувственными. Армэлю хотелось плакать или смеятся, зависело это от рассказанного.
Прижав колени к груди, он обнял их руками, готовясь слушать.
– Она всегда была выдумщицей… – продолжил дед, смотря на закат, словно рассказывая ему, а не мальчику сидящему рядом. – Выдумывала всё новые и новые смешные истории, выражения или даже легенды… Она дышала своими фантазиями. В последний раз когда мы здесь были,это был и её… Её последний день. Это был такой же день, как и сейчас. У нас была традиция, которую она же и придумала… В последний день лета мы приходили сюда. Приходили, чтобы смотреть на закат. А когда же солнце садилось, Катенька срывала первый приглянувшийся ей одуванчик, прикрывала глаза, загадывала заветное желание и дула из-за всех сил. Семена одувана разлетались, уносясь далеко-далеко и донося желание до Него…
Ефим расказывал медленно, словно снова погружаясь в тот день и переживая всё во второй раз. Глаза его блестели настольгическими слезами. Взор был устремлён куда-то далего, унося за собой сознание.
Мальчик смотрел на него неотрывно, проникаясь каждым сказанным словом. История была настолько красивой, что сердце сжималось в груди, обливаясь кровью.
– Сегодня я привёл тебя сюда, чтобы возобновить эту традицию… – продолжал тот тем временем. – Сорви любой одуванчик, который тебе приглянётся…
– Хорошо, дед Ефа! – пролепетал завороженный мальчик, оглядываясь вокруг себя.
Приметив в дали маленький и очень даже милый одуванчик, Армэль поднялся с земли, подбегая к крохе и осторожно обламывая стебелёк.
Развернувшись к деду, он ненадолго замер, наблюдая. Тот сидел, смотря на рыжый горизонт. В руке он крутил одуванчик, иногда поднося белый пух к носу и зарываясь в него ноздрями. Картина была очень меланхоличной…
Отойдя от оцепенения, Армэль подбежал к деду, падая на траву рядом. Тот перевёл на него взгляд, расплываясь в лёгкой улыбке. Мальчик ответил ему такой же. Снова переведя взгляд на уже потемневшее небо, они синхронно зажмурили глаза.
«Пускай Ефим/Армэль
