зеленью во мгле…То нежность, растворенная в эфире,
Ночами опускается к земле.
КОЛОБОК
Ночь толкнула легонько по кpыше
Колобок – золотой-золотой…
Над тpубой, над пекаpней, всё выше
Выше, выше – во мгле молодой
Он катился, белее и глаже
Становился, кpутясь в облаках,
Как в сметане и, кажется, даже
Уменьшался, взpослея, и пах
Всё слабей хлебным духом…
Он pыжей
Зоpьке сладкий подставил бочок
Над чужой, над холодною кpышей,
И пpопал.
Вот такой дуpачок.
…гоpько-гоpько в пекаpне, за нишей
Плакал с вечеpа стаpый свеpчок.
ЛУННАЯ ПОЛОСА
Давно подбиралось начало.
Средь всей мировой глухоты
Была только ты. Замолчала
И ты, дорогая, и ты.
Я думал, бывает иначе.
Я верил тогда в чудеса.
Но за полосой неудачи
Лежала ещё полоса.
И я как в туман, в наважденье,
Не видя вокруг ничего,
Вошел в полосу отчужденья
Не мира уже, – твоего.
Наощупь – остаться бы живу! —
Я шёл под волнами луны,
Вне лунных полос – по обрыву
Её теневой стороны,
Полночи затмившей громадно.
Я шёл по пути одного.
Героем? Бог весть. Но романа,
Похоже, что не твоего.
В края золотого полудня
С чужой полосы на косе,
С косы отчужденья – по лунной,
Твоей ухожу полосе.
***
Как из тумана острова,
Из песни, проступив едва,
В немую даль
цепочкой темной
Перебираются
Слова…
Перебирается душа
Из обиталища души,
Как пробираются, шурша,
Сквозь репродуктор мураши.
Когда бы вспомнить и понять
Что заставляет лес линять
И кожу сбрасывать змею,
Мы тоже поняли б свою.
Рубашка – к телу, к пенью – речь.
И кабы жить не согреша
И петь – рубашку, плоть сиречь,
Изнашивала бы душа?
Шуршала бы, как лес шуршит,
Когда ползет в него змея
И древний ужас ворошит
Разоблачившегося Я?
***
Ночь озаряет пчелиные ульи
И разоряет медовые соты.
В неразорённых – ещё не любили.
В неозарённых лютуют, несыты.
Соты погасли, лампады, светила,
Гроздья семян, лоно тяжко взрывающих…
Боже, храни их Пречистая Сила,
Вечность незряча, а Ты призревашь их.
Ты пощадишь их, один в целой вечности,
Души немые и непреткновенные.
Ночь сладострастна
Страсть человечна…
