ее саму в два голоса наставляли Зейнаб и Фатима:
– Не считай все решенным…
– Будь послушной…
– Помни, что ты рабыня Повелителя, а не его госпожа…
К тому времени, когда кизляр-ага пришел за ней, чтобы отвести к Сулейману, Роксолана готова была плакать.
Внутри все дрожало, ей очень хотелось снова ощутить на своем теле его горячие руки, на своих губах горячие губы, хотелось прижаться, самой касаться волос, плеч, самой целовать… Но разве она могла, тем более после таких наставлений?
А вдруг эта ночь последняя? Вдруг Повелитель позвал попрощаться? Ведь у нее есть сын, достаточно. Сердце подсказывало: можно еще рожать дочерей… Но кто мог сказать, сын или дочь родятся следующими?
У Роксоланы уже прошли очистительные дни, тело было готово дарить и принимать ласки, сердце тем более, она истосковалась по Сулейману, хотя и не мечтала попасть на зеленые простыни его ложа снова. Вызов в спальню обнадеживал и страшил. Вдруг ему не понравится новое тело, вдруг он захочет чего-то, что она не сумеет дать?
Кизляр-ага не мог надивиться, эта Зейнаб хорошо влияет на Хуррем, идет тихая, не огрызается, не смотрит по сторонам с вызовом…
А Роксолане просто было что терять, не только султана, но и сына. Сделай она хоть один неверный шаг, и может быть отправлена в Старый дворец, разлучена с Мехмедом…
Она вошла к спальню, как полагалось: низко опустив голову, не смея поднять глаз, но не то что пасть ниц, даже на колени опуститься не успела, Сулейман почти резко бросил:
– Не кланяйся. Стой прямо.
Кивнул кизляр-аге, чтобы тот удалился, подождал, пока прикроют двери, сделал Хуррем знак, чтобы следовала за ним во вторую комнату. Та покорно засеменила, но там сразу застыла, опустив голову и сложив руки в знак покорности.
Султан сердится? Но она готова молить о прощении, иначе не спасти маленького Мехмеда, он действительно умер бы от голода.
Сулейман подошел, поднял за подбородок ее голову:
– Ты хоть ждала меня?
И Роксолана не выдержала, вскинула на него глаза, хотя помнила, что делать этого нельзя:
– Очень…
Он хмыкнул, не зная, что еще сказать, но потом все же поинтересовался:
– Правда, ждала?
Подбородок уже отпустил, потому Роксолана покивала.
Султан отошел в сторону, почти отвернулся, поинтересовался через плечо:
– Радовалась, когда я назвал Хасеки?
– Повелитель, я всегда ваша рабыня…
Сулейман резко обернулся. Да что с ней случилось?!
– Мне не рабыня нужна, а женщина, с которой я мог бы говорить! Рабынь и без тебя много.
И замер, потому что в глазах Роксоланы светилась такая радость… Снова чуть смущенно хмыкнул, вернулся к ней:
– Тебя, я вижу, многому научили за это время. Запомни: когда мы не одни, веди себя, как полагается по правилам, чтобы не вызывать нареканий.
