сухим и золотящимся цветом классического Рима.
Библиотека Онегина раскрывает внутреннюю культуру дендизма. Пушкин отмечает здесь настольный том своего героя – творения Байрона – и рядом с ним несколько новейших психологических романов, удачно зачертивших интригующий тип современного героя. Это, очевидно, модные исповеди Шатобриана, Бенжамена Констана и Сенанкура. Мы узнаем далее, что Онегин мог вести ученый спор
О господине Мармонтеле,
О карбонарах, о Парни,
Об генерале Жомини.
Очевидно, в серьезный диспут его могли вовлечь только острые темы политической современности или же возбуждающие имена остроумцев и эротиков XVIII века. Наконец, в трудную минуту своей первой неудачной страсти Онегин жадно перечитывает
Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
Мадам де Сталь, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Белл,
Прочел творенья Фонтенеля,
Прочел из наших кой-кого…
Некоторые имена здесь чрезвычайно показательны как отголоски прежних вкусов разочарованного денди. Мы видели, что имя Шамфора упоминается в классическом трактате о дендизме, а его крылатые слова заостряют пушкинские эпиграммы. Не менее показательны здесь учитель Вольтера – «скептический Бель» и насмешливый Фонтенель, в котором видят теперь отдаленного предшественника современных мастеров иронии – Ренана и Анатоля Франса. Наконец, далеко не случайно упомянут здесь Тиссо, этот любимый ученик Парни, прославившийся своими «Эротическими поэмами».
Что понимать под глухим обозначением – «прочел из наших кой-кого»? Онегин, как это явствует из подготовительных набросков к роману, не жаловал «российский Геликон»:
От важных исходя предметов,
Касался ночью разговор
И русских иногда поэтов;
Со вздохом и потупя взор,
Владимир слушал, как Евгений
Венчанных наших сочинений
Немилосердно поражал…
Кто же из русских поэтов мог привлечь этого строгого ценителя Байрона и Парни? Не тот ли единственный, кто умел соединять в своих пестрых строфах разнородные их стили? Если и в поздних чтениях Онегина господствовали вкусы и принципы высокого дендизма, из всех русских авторов двадцатых годов он мог обратиться, кажется, только к тому, который считал себя его другом и навсегда зачертил для нас его четкий медальный профиль. Единственный поэт мировой литературы, восхищавший взыскательного скептика Проспера Мериме, мог привлечь и пресыщенного Онегина.
4. Черта интригующей странности – вот один из основных признаков дендизма. «Всегда своеобразие! Всегда дендизм!», – восклицает о своем герое Барбье. «Денди всегда слегка аффектирован; это весьма утонченная аффектация искусственного таланта M-lle Mars…»
Пушкин тщательно выделял эту особенность в образе Онегина. «Спутник странный»,
