пуха. Она свидетельствовала по меньшей мере о респектабельности.
Его жена и дочь не ежились от промозглого холода. Они стояли около самого трапа, он их обнимал. Он позаботился, чтобы они вошли в самолет в числе первых.
– Ты готов был меня сожрать, что я потратила двести рублей на частника, чтобы не тащиться в такую рань на метро. – Я сказала это мужу, как только мы опустились в кресла. Очевидно, бес зависти дернул меня за язык.
– Если бы ты работала не в своей богадельне, а в престижном журнале, – ответил мой муж, – то мы могли бы себе это позволить. Но у тебя доходы другие.
– А при чем тут вообще я? – Игла сама опустилась на заезженную пластинку. – Ты участвуешь в реконструкции своего завода вот уже десять лет…
– У тебя есть претензии? – Муж резко захлопнул прочитанную газету. – Если бы мы полагались на тебя, то не уехали бы никуда дальше тещиной дачи!
– У некоторых жены вообще не работают, однако отдыхать ездят на Тенерифе.
Ребенок самостоятельно пристегнул ремни и продолжал в сотый раз просматривать комиксы. Он был привычен к таким перепалкам.
– Как ты могла заметить, тот так поразивший твое воображение самец, – ядовито продолжил муж, испытывающий презрение ко всем лысым, так как сам был еще вполне волосат, – тоже везет свою семью в Сочи, а не на Канары!
Самолет стал выруливать, и я закрыла глаза.
После набора высоты я распаковала бутерброды с сыром и термос. Тройка наискосок от нас пила пиво и сок, мурлыкала и обнималась. Мой муж читал уже третью газету. Мне стало жаль своего сына. Я обняла его и прижала к себе. Он слегка отстранился. Я еле сдержалась, чтоб не заплакать.
Сразу видно, что для того человека его семья – все. А для моего мужа семья – это завод. А мы – по остаточному принципу. И как бы ни пыталась я его повернуть лицом к себе или ребенку, исподволь и впрямую, намеками или криком, – все было с одинаковым результатом:
– Я не могу подводить мужиков!
– А меня подводить можешь?
Для «мокасин» никакого завода не существовало. Сразу было видно: он для них – они для него.
Муж отверг бутерброд пренебрежительным: «Не хочу!»
Я положила бутерброд на салфетку. В принципе я понимала, почему Джоди Фостер родила ребенка не от мужчины, а от банка данных. Сейчас мне захотелось сообщить об этом мужу. Я и донесла это до него. Просто как факт. Не привязывая свое замечание к бутерброду.
– Я бы, может быть, тоже родил от банка данных, – ответил муж, – да у мужчин этот процесс не идет!
– Значит, больше цени женщин! – сказала я. Но он уже захрапел. И открыл глаза, когда мы уже пролетели над морем и опустились в раю, где прямо в аэропорту шелестели веерами пальмы и загорелые дочерна женщины предлагали всем уезжающим за десятку полные картонки багровых роз.
На выходе мне было не до чужих мокасин. Надо было схватить багаж, отбиться от толпы предлагающих
