совестью и вяло кровоточащим сердцем собрала законно принадлежавшие ей продукты и топливо (Борис последние две недели принципиально не вкладывал в их порушенную совместность ни копейки), без чего существование плитки в доме стало не принципиальным, и та была тоже упакована.
– Он остается, – коротко бросила она приехавшим за ними на джипе Максу и Станиславу, ожидая увидеть в их глазах упрек и вопрос, но найдя только сдержанное сочувствие и тщательно замаскированное одобрение.
Мужики начали споро грузить ее скарб в машину, когда в распахнутых воротах материализовался запыхавшийся Митька – глаза и уши всех уцелевших дачников:
– Едут! – пронзительно крикнул он, но тут голос его надломился, пустил петуха, но выправился – и крикнул малюточка басом: – Много! Они уже в «Ивушке»! – то было соседнее, через поле, садоводство…
– Быстрее! Садитесь, Мария! – отрывисто приказал Макс, даже не обернувшись на облокотившегося на перила крыльца Бориса, всей своей позой выражавшего презрение.
Но тот вдруг шустро соскочил со ступеней и, крепко сжимая единственное свое сокровище – навороченный фотоаппарат, сопровождавший каждый его шаг, как ручной зверек, все в том же злобном молчании бросился к дверце почти отъезжавшего джипа. Борис истово рванул ее и, раздраженно пыхтя, взгромоздился на сиденье рядом с Машей, причем, она ясно почувствовала, что он желает дать ей понять, будто делает всем одолжение. Пришлось потратить еще несколько страшных минут на судорожное запирание дома и вырывавшихся из рук, норовивших распахнуться на свежем ветру створок упрямых ворот – и мощный автомобиль сдернулся с места, набирая опасную на узкой дорожке скорость.
– Кажется, проскочим… – пробормотал Станислав, но тут все полетели головами вперед: Максим резко остановил машину:
– Это старик Соломоныч. Возьмем его, пропадет. Теперь уж что: одним больше, одним меньше…
– А я и не знал, что он здесь… Думал, его давно увезли… – недоуменно пробормотал Станислав.
В распахнутой калитке углового дома стояла странная щуплая фигура, наглухо закутанная в клетчатый плед с кистями, из-под которого виднелись тощие бледные ноги в теплых тапочках – как раз такие, вероятно, когда-то умолял закрыть Брюсов3; седая косматая голова была втянута в плечи, и над пледом только слепо поблескивали круглые миниатюрные очочки. Макс выпрыгнул и кинулся к человечку:
– Скорей забирайтесь, здесь нельзя оставаться! Опасно! Идемте! – не слушая ответного бормотания, он почти насильно запихивал клетчатый кокон в салон: – Потеснитесь там!
Старика втолкнули на заднее сиденье к вящему неудовольствию фотографа, который, наконец, открыл рот и яростно зашептал Маше на ухо:
– И что?! Мы все теперь должны его кормить?! Своими продуктами?! У него же ничего нет! Они что тут
В. Брюсов: «О, закрой свои бледные ноги» – стихотворение, состоящее из единственной строки (моностих).
