.

       с плеточкой,

       извольте понюхать!

      Его превосходительство…

       Да разве он один?!

      Казачество кубанское,

       Днепр,

       Дон…»

      И все стаканами —

       дон и динь,

      и шпорами —

       динь и дон.

      Капитан

       упился, как сова.

      Челядь

       чайники

       бесшумно подавала.

      А в конце у Лиговки

       другие слова

      подымались

       из подвалов.

      «Я,

       товарищи, —

       из военной бюры.

      Кончили заседание —

       тока-тока.

      Вот тебе,

       к маузеру,

       двести бери,

      а это —

       сто патронов

       к винтовкам.

      Пока соглашатели

       замазывали рты,

      подходит

       казатчина

       и самокатчина.

      Приказано

       питерцам

       идти на фронты,

      а сюда

       направляют

       с Гатчины.

      Вам,

       которые

       с Выборгской стороны,

      вам

       заходить

       с моста Литейного.

      В сумерках,

       тоньше

       дискантовой струны,

      не галдеть

       и не делать

       заведенья питейного.

      Я

       за Лашевичем

       беру телефон, —

      не задушим,

       так нас задушат.

      Или

       возьму телефон,

       или вон

      из тела

       пролетарскую душу.

      С а м

       приехал,

       в пальтишке рваном, —

      ходит,

       никем не опознан.

      Сегодня,

       говорит,

       подыматься рано.

      А послезавтра —

       поздно.

      Завтра, значит.

       Ну, не сдобровать им!

      Быть

       Керенскому

       биту и ободрану!

      Уж мы

       подымем

       с царевой кровати

      эту

       самую

       Александру Федоровну».