Город неба. Катя Капович

      Я ехала в печальный дом,

      чтоб друга навестить,

      я думала о том, о сем,

      тянулась мыслей нить.

      Как просто взял он на себя

      и тихо нес в миру

      простое звание шута,

      подобно королю.

      Когда прямой надменный друг

      выходит в коридор,

      он посылает меня вслух,

      и так нормален взор.

      С такою каплей доброты

      глядите в нашу явь,

      вы, века взрослые шуты

      на детский мир забав.

      В пустом кирпично-каменном мешке

      с утра болтают галки дворовые,

      в моем окне, в моем пустом окне —

      надтреснутые звуки духовые.

      Под тёмным, проржавевшим козырьком

      торжественно по всей глухой округе

      о чём, о чём, о чём

      заводят речь медлительные звуки?

      Над сонною невнятицей утра,

      над ясной равнодушною природой

      зачитывают перечень утрат,

      под это всё заносят гроб в ворота.

      Тут утренний спокойный тихий снег

      записан в Менделееву таблицу,

      под ним проходят десять человек

      плюс тот, кому так сладко утром спится.

      Надтреснуты, темны – какие есть,

      тут звуки надрывают перепонку,

      бессмертный, истрепавшийся оркестр

      разлуку репетирует неловко.

      Тут неизменна женщина в платке,

      и небо цвета серой мешковины,

      и хмурые, с ремнями на плече,

      не очень современные мужчины.

      Посыльный, посыльный, посыльный,

      чего в своей сумке несешь

      по синей дороге, по синей

      сквозь ветер и солнечный дождь?

      Посыльный, неси нам скорее

      от Плиния добрую весть

      про синие горы Помпеи,

      про римскую доблесть честь.

      Читайте, читайте, читайте,

      какая в Помпее беда.

      Ни сестры, ни старшие братья —

      никто не вернется сюда.

      Погиб от Везувия Плиний,

      любимец толпы, сибарит.

      На синей дороге, на синей

      теперь небеса сторожит.

      Безропотно переживай

      свою беду, свои победы,

      как воду их переливай,

      и сердце сердцу исповедуй.

      В него вошло так много игл,

      как стрел в святого Себастьяна,

      как бранных слов в живой язык,

      и грешный наш, и окаянный.

      Но хоть сто лет вперед-назад,

      на том и строится свобода —

      на перебранке двух солдат

      у переправы возле брода.

      Слышишь, ветра свист надо всей вселенной,

      пение в гребенку тростника,

      будто спичкой бьют в коробок

Скачать книгу