и я тебе пригожусь.
Пакуя в чулок могучую ногу, спросила:
– Прорезался Коновязов?
– Увидимся на этой неделе.
Она кивнула.
– В преддверии встречи. Придется ведь потрясти харизмой, погарцевать соображениями. Стало быть, следует подзаправиться.
Лецкий помедлил, потом спросил:
– А с кем он встречается?
– Все тебе выложи. Ну ты и фрукт – с норовом, с гонором. Конечно, цену себе надо знать, но не забудь подстелить соломки. С Мордвиновым встреча, с Матвеем Даниловичем. Нечего поднимать бровищи. Партия, прежде всего, – это касса.
Лецкий задумался, даже не сразу втянул свою голову в свитерок. Потом он осторожно спросил:
– А как же – ваш муж?
– А что – мой муж?
– Он ведь – под другими знаменами.
Она сказала чуть утомленно:
– Мой муж, он – государственный муж. А государственные мужи в одну корзину яиц не кладут.
Лецкий сказал:
– И жены – тоже.
Она согласилась.
– Само собой. Я – половинка, треть, четвертушка. А все же любая жизнь – отдельная. И с этим ничего не поделаешь. Закон природы, прекрасный Герман.
Смеясь, взлохматила ему голову и вдруг неожиданно посуровела:
– Чем горка выше, тем воздух реже. Сосет под ложечкой и подташнивает.
– Сочувствую, – отозвался Лецкий.
Его настроение поднялось. Он обнял ее. Она благодарно прижала к его губам свои. Потом вздохнула:
– Все суетятся. Мужья – в кабинетах, жены – в постелях. Но кто бесстыдней – еще неизвестно. Чего я только за эти годы не навидалась и не наслышалась. Но хуже всего эти тосты во славу и клятвы в дружбе. Верной и вечной. Все – шелупонь и мутотень.
Ее откровенность его даже тронула. По-своему хочет ему добра. Он медленно повторил:
– Мордвинов… А я-то думал: с его делами ему – не до нас. Недоступен. Аскет.
Целуя его, она шепнула:
– Аскет. Но на каждого аскета, как говорится, – своя дискета.
Потом он снова стоял у окна. Рассеянно провожал глазами синюю лодочку – вот она плавно вкатилась под арку, вот она скрылась. Сосредоточенно размышлял, словно раскладывал и утрамбовывал все, что услышал за этот час.
В сущности, нового было немного. Что партии не существуют бесплатно, он понимал и без подсказки. Но имя Мордвинова вносило во всю коновязовскую затею некую особую ноту. Итак, Вседержитель, финансовый бог, спускается из своей поднебесной, почти неправдоподобной империи, чтоб поучаствовать в наших забавах. Изволит кинуть златую гирьку на чашу весов, чтоб она качнулась в необходимом ему направлении. Мог бы найти рысака попородистей, чем лидер новорожденной партии.
А впрочем, более чем вероятно, что я к Коновязову несправедлив. Возможно, что он не столь однозначен и за жердеобразной фигурой, за тенором, переходящим в фальцет, скрываются некоторые потенции.
