плачет на улице, чтобы показать дедушке, какой он мерзавец. Излишне объяснять, что среди членов нашей семьи эта злосчастная фотография обрела легендарную известность, и мой папа ее очень стеснялся.
– Речь идет не об одном-единственном Хэллоуине, – пробормотал папа. – Это случалось гораздо чаще. Если хочешь знать, Джейк, ты был ему гораздо ближе, чем я. Не знаю… Между нами всегда оставалась какая-то недосказанность.
Я не знал, как ему ответить. Неужели он ревнует? – промелькнула мысль.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Потому что ты мой сын и я не хочу, чтобы ты страдал.
– Почему я должен страдать?
Он промолчал. В окно мягко светили последние лучи заходящего солнца, и наши фигуры отбрасывали на стену темные тени. У меня в животе возникло тошнотворное ощущение. Так, наверное, чувствуют себя дети, когда родители собираются сообщить им о разводе, но те знают об этом еще прежде, чем кто-то успеет открыть рот.
– Я никогда не пытался слишком глубоко понять твоего дедушку, потому что боялся того, что могу узнать, – наконец произнес отец.
– Ты хочешь сказать, насчет войны?
– Нет. Дедушка никогда не говорил о войне, избегая мучительных воспоминаний. Это мне было понятно. Я имею в виду его поездки, его постоянное отсутствие… То, чем он занимался на самом деле. Я думаю, что… и твоя тетя, и я… мы оба считали, что у него есть другая женщина. Может, даже не одна.
Его слова как будто повисли между нами в воздухе. Я ощутил странное пощипывание на лице.
– Папа, но это безумие.
– Однажды мы нашли письмо. Какая-то женщина, имени которой мы так и не узнали, написала его твоему дедушке. Я тебя люблю, я по тебе скучаю, когда ты вернешься… И все в таком духе. Это было так нечистоплотно… Я никогда этого не забуду.
Я почувствовал обжигающий укол стыда, как будто отец описывал мое собственное преступление. И все же я не мог в это поверить.
– Мы разорвали письмо и бросили обрывки в унитаз. Больше мы ничего подобного не находили. Наверное, он стал осторожнее.
Я не знал, что сказать. Я не мог даже взглянуть отцу в лицо.
– Прости, Джейк. Должно быть, тебе очень тяжело узнавать такое, ведь ты его боготворил.
Он сжал мое плечо, но я стряхнул его руку и вскочил, царапнув пол ножками стула.
– Никого я не боготворил.
– Ладно. Я просто… Я не хотел, чтобы это стало для тебя неожиданностью, вот и все.
Я схватил куртку и перебросил ее через плечо.
– Что ты делаешь? Сейчас нам принесут ужин.
– Ты ошибаешься насчет дедушки, – вместо ответа произнес я. – И я это докажу.
Папа устало вздохнул.
– Ну хорошо, – согласился он. – Надеюсь, тебе это удастся.
Хлопнув дверью,
