проводить, пока еще не подошел его поезд.
За спиной грохочет музыка, все та же лаванда, шум голосов, грохот тарелок. Через несколько минут, посвистывая, к перрону подходит поезд с белой полосой вдоль своего синего бока с надписью «Сочи – Ленинград». Старичок подхватывается:
– Иди домой, детка. До свадьбы заживет.
– А когда поезд на Москву?
Грязная дверь в вокзальный ресторан. Окно с серыми от пыли шторами, потасканные официантки. Родинка на щеке, светлая прядь волос поперек лица, серые в черную крапинку глаза, там, в углу, в самом темном углу зальчика, пропахшей несвежим шашлыком и разбавленным пивом. Сашка.
– О, пришла.
Пьяный, плывущий как заезженная пластинка голос. Липкий от пролитого пива стол.
– Сашка, я хочу поговорить с тобой.
– Говори, все равно поезд только завтра.
– Сашка, что случилось, почему ты меня так мучишь?
– Говори тише, и так уже все ржут от твоих речей.
– Я просто хочу знать, что случилось.
– И что тогда будет?
– Тогда я пойму.
– И что будет, если ты поймешь?
– Я объясню тебе, что ты…
Я смотрю – и стараюсь не смотреть. Красное от загара лицо, сильная шея, нестриженные русые выгоревшие волосы, красивые прямоугольные кисти. Я объясню тебе, что наконец поняла, как плохо себя вела, но что ты мой любимый, мой единственный.
– Понимаешь, понимаешь?
– Посмотри на себя. Сарафан в пятнах, локоть разбит, лицо в каких-то разводах. Прости меня, Ларка, я виноват, не сумел красиво. Я просто больше не люблю тебя, понимаешь?
– Понимаю.
Кипяток по позвоночнику, молитвы сквозь прикушенную губу: «Господи, Господи, сделай так, чтобы, сделай так, чтобы»…
– А кого любишь?
– Зачем это тебе?
– Так, пригодится – воды напиться.
– Для этого не пригодится.
– А зачем приезжал?
– Сказать.
– Шутишь? Да?
Закуриваешь, медленно затягиваешься, медленно выпускаешь дым. Наливаешь пиво и, глядя в стакан, пьешь его крупными глотками.
– Ты знаешь, что я из-за тебя делала? Знаешь, что одалживала по подружкам платья, что клянчила у мамы духи, что крала у отца для тебя сигареты, что врала всем подряд, что жила с сердцем, отсчитывающим секунды, а глаза ничего не видели, кроме большого белого бездушного циферблата висящих на стене в кухне часов, я сделала аборт, украв дома деньги, и даже не сказала тебе?
– Прости, Ларка. Я пойду. Давай выпьем пивка, я дурак, Ларка, я знаю, прости меня.
– Тогда только одна последняя просьба, выполнишь? Кто она?
Я вижу, как мерцают твои глаза и чувствую, что ты хочешь сказать. Я понимаю, чтобы ты не шутишь, что сейчас, назвав ее, ты поставишь последнюю точку.
– Ты хочешь имя?
– Да.
