он последние две ночи спал в сарае).
– Спасибо, Тимофей, – продолжил Павел. – Да хранит тебя Господь и воздаст тебе за доброту. Я потом тебе отвечу… Потом скажу…
Тимофей молча глотал слезы. Он встретился взглядом с учителем и подивился тому миру, спокойствию и ясности, что струились из глаз Павла.
Между тем именно с глазами Павлу было труднее всего. Один глаз совсем заплыл от удара, то ли кулаком, то ли камнем. Но Павел упорно обращался именно к Тимофею так, словно тот только что донимал его какими-то расспросами и сомнениями.
– Все хорошо, Тимофей, все так и должно было быть. Не сомневайся, Бог с нами.
– Я не сомневаюсь, – только и выдавил Тимофей, вытирая слезы, – уже не сомневаюсь.
Весь день Тимофей работал во дворе со своей глиной, тщательно следя, чтобы не пришел никто лишний. Впрочем, было спокойно. Приходил только Гермас, причем на своих ногах, уже никем не поддерживаемый. Благодарил и не знал, чем только мог бы послужить своему благодетелю.
– Больше всего за глаз его опасаемся, – сказал Тимофей. – Кажется, его сильно повредили.
– Если бы я мог, я бы свой ему отдал, – отозвался Гермас, – за свои две ноги.
Потом еще тихонько пришел Афродисий. Он сообщил, что эти иудейские разбойники бежали, и больше пока не появлялись.
– Как ни суди, но они же понимают, что это убийство, и при поимке пришлось бы отвечать.
– Да кто бы тут хватился о пришельце? – удивился Тимофей.
– Не говори, тут не так все просто. С ними был Димас, мой сосед, он потом говорил, что слышал, как они, переговаривались между собой. Оказывается, этот Павел – римский гражданин. А убить римского гражданина – штука опасная. Они и постарались все чужими руками сделать. – И помолчав, Афродисий добавил, – если что понадобится, обращайся.
Вечером Павел смог говорить уже яснее. Жар у него прошел, сознание прояснилось.
– Вы знаете, – говорил он Евнике, Лоиде и Тимофею, – эти злодеи сказали частично и правду. Я был гонителем этого пути, я гнал учеников Иисуса. Как-то в Иерусалиме был суд над одним из них. Его звали Стефан. Суд закончился расправой без приговора. Стефан сказал, что он видит открытые небеса и Иисуса одесную небесного престола. За это его стали бить камнями, как меня вчера. Но его убили насмерть. А я тогда одобрял его убийство и стерег одежды его убийц.
И вот, теперь я прошел через то же испытание. Я ведь, по-видимому, действительно умер. Когда меня ударили последний раз, я уже не помню, что было. Но вдруг я увидел себя на прекрасной поляне, а надо мной склонился этот самый Стефан. С тем же лицом, как у Ангела, как тогда на суде. И говорит: «Мир тебе, брат Шауль. Вот и ты здесь. Бог простил тебя и я прощаю. Мы будем вместе, но не теперь. Тебе еще Бог судил потрудиться в благовестии. Да и Тимофей оттуда тебя зовет». И вновь на меня навалилась боль, которой я какое-то время не чувствовал. Я понял, что я вновь в своем избитом теле.
И он добавил с каким-то особым теплом:
– Тимофей, Бог вернул меня тебе по твоей
