в свое время Спицин оказался в этой комнате и, наконец, прижался к стене в удаленном углу, какое-то случайное происшествие вдруг отвлекло хозяина дома и о бедняге забыли. Часа два ему пришлось стоять перед разъяренным медведем, пока о нем не вспомнили и не освободили. Событие это отличило его от всех прочих жертв незатейливого барского увеселения и снискало особое расположение Троекурова, любившего потом рассказывать об этом случае всегда подобострастно внимавшим ему слушателям.
Попал в эту комнату и я – Троекуров в своих владениях не делал для иностранцев особого отличия от соотечественников. Увидев медведя, я достал миниатюрный английский пистолет, который имел при себе на крайний случай, и выстрелил зверю в голову. Медведь взревел и тут же умер. Хозяин дома сначала растерялся от сорвавшейся шутки, но потом объявил меня героем и любил живописать о моем подвиге с такой же веселостью, передающейся слушателям, как и о чуть не до смерти перетрусившем Спицине.
Решив, что Спицин онемел от сообщения о гибели славного мишки, Троекуров позвал Марью Кирилловну, чтобы с ее помощью Спицин, не понимавший ни слова по-французски, мог узнать от меня подробности, а сам же вернулся к гостям. Я сделал вид, что жестами и словами объясняю Спицину, как был убит страшный медведь, просил Марью Кирилловну спустя минуту выйти в парк, где я должен сообщить ей нечто касающееся не только наших с нею чувств, но и то, от чего зависит жизнь моя. Улучив момент, я по-русски шепнул Спицину, что английский пистолет находится при мне всегда, и если он вздумает раскрыть меня, то я поступлю с ним точно так же, как и с троекуровским медведем.
Выйдя в парк, я дождался Марью Кирилловну и объяснился в своих чувствах. Она была польщена, как всякая девица, но не знала, что отвечать, ибо видела во мне гувернера Дефоржа, слугу отца своего.
Услышав, что перед ней Дубровский, она упала в обморок. Я привел ее в сознание и начал рассказывать, что я совсем не тот кровожадный разбойник и грабитель, о жестоких подвигах которого говорит весь уезд, а всего лишь жертва действий отца ее, лишившего меня состояния.
Но в это время послышались крики дворовых людей Троекурова, обыскивающих парк, и я понял, что Спицин преодолел страх и, надеясь на защиту хозяина дома, выдал меня. Как потом я узнал, Спицин сделал это сразу же, но Троекуров выставил его глупцом и не поверил, почитая трусом и выдумщиком. Это и дало мне время объясниться с Марьей Кирилловной.
12. Исповедь горячего сердца (продолжение)
«Я ждала вас до последней минуты… Но теперь, говорю вам, теперь поздно».
Конечно, я не рискнул оставаться более в Покровском. Обнадеженный клятвою Марьи Кирилловны следовать велению ее сердца, я возвратился в Кистеневский лес. А спустя месяц получил от нее письмо, переданное верной горничной моим людям. Марья Кирилловна писала, что после многих размышлений о том, что произошло, она решила связать свою судьбу с моею,
