все его помыслы, мечты и желания кто-то, кто руководит его судьбой, быстро-быстро разбивает о действительность. А ведь и правда! Хотел поступить в училище после школы – вдруг подвернулись эти чертовы чечены. Пришлось делать ноги из дома. Во второй раз почему-то забраковала медкомиссия. Решил пробовать после сержантской школы – опять облом. Все порушили экзамены. Может, это не для него? Да ну, глупости какие-то! Надо только приложить усилия, и все получится. Время есть. Желание не остыло.
– Но одно дело – если я, например, подам заявление в училище с должности строевой, как в сержантской школе, и другое – если со строительной, – вслух промолвил он и с тоской посмотрел на военных строителей, которые, нахохлившись, шли по улице военного городка в своих грязных, замызганных бушлатах, валенках с галошами, с ремнями на яйцах. Сморщенные, небритые, обмороженные лица, лопаты на плечах. Рядом со строем бредет старший сержант, погоняло: сапоги-гармошки, офицерская шапка на бровях, руки в карманах.
Дубравин аж весь ощетинился, увидев свое будущее. Вот так же и он будет брести с этой разгильдяйской толпой полусолдат-полурабочих, больше похожих не на воинов самого могущественного государства, а на пленных немцев под Сталинградом. В лучшем случае – на партизан.
В общем, куда ни кинь – всюду клин. Да и Галине что писать-то? Она все спрашивает: «Где ты будешь служить? Пришли фотографию». А что он пришлет? Что пришлет-то? Свой портрет в интерьере унитаза, который только что выставили его подчиненные? Да, «приятная» перспектива вырисовывается. Командовать шайкой разгильдяев и самому постепенно скатываться в этот ряд. Плохо!
Он достал последнее письмо, пришедшее две недели тому назад:
«Здравствуй, с добрым днем.
Никак не могла собраться с мыслями. Извини за долгое молчание. Я ведь теперь живу в другом месте. Скоро снова сессия. Быстро летит время. Ужасно хочу тебя видеть.
Когда иду с тренировки поздно вечером, кругом столько влюбленных, просто на удивление. Никогда не видела так много. Читала недавно дневник. Все-таки ты гораздо лучше, чем пытаешься из себя изобразить. Ведь это правда. Я хочу тебе написать много хорошего-хорошего, чтобы ты шел по улице и всем улыбался. И сказать многое нужно, сколько накопилось за это время необычного. Я хочу, чтобы на твой день рождения шел дождь. И я пойду бродить по лужам и думать о тебе.
Как чудесно все кругом!
Почему-то не могу тебе писать большие письма. А у Валюшки прямо целые сочинения.
Слышишь, я желаю тебе счастья. Это не листья шелестят. Это я шепчу тебе: счастья.
Твоя Галка.
Когда я отправляла письмо, Людка вложила в него записку. Даже не знаю, что она там написала».
Записка лежала тут же. Но никакого сообщения она не содержала. В ней просто были чьи-то стихи:
Пролетают журавли в небе синем
И кричат мне с высоты твое имя.
Солнце
