ее и тетка и сами исполнители, не считая, конечно, десятка шляхтичей, игравших роль придворных в доме Краковского. Так как здесь собиралось все, что было самого умного, образованного и даровитого в Киле, то, конечно, об этих вечерах и концертах часто говорили в столице герцогства. Сами они считали себя таким же центром цивилизованного мира, как Веймар или в былые дни и Флоренция.
Давно уже сидела красавица Людовика, задумчиво и рассеянно глядя на портрет отца, висевший на стене. За эти дни она была особенно встревожена. Отец был в отсутствии, снова она оставалась одна с теткой.
И на этот раз отец не скрыл от нее, что серьезное дело, по которому он едет, касается ее и вскоре давнишние мечты станут явью.
Но этот странный человек, обожающий ее, все-таки не захотел сказать ей, чего она может ожидать, как устраивает он ее будущее. Она даже не знала теперь, куда поехал отец.
По некоторым нескромностям оставшихся окружающих лиц, по двум-трем намекам нелюбимой ею старой девы тетки она могла догадаться, что отец поехал далеко, что суженый ее – владетельный принц большого государства. Но молод ли он или стар, красив или дурен, добрый или злой – этого, конечно, никто не знал и никого это не интересовало, кроме самой Людовики.
Несмотря на нежные отношения отца и дочери, несмотря на обожание его, она никогда не смела заводить речь о вопросах самых важных.
Он говорил ей постоянно, что будущность ее будет одна из самых блестящих в Европе, но как, когда, спросят ли при этом ее мнение, – об этом она и упоминать боялась. В этом отце, которого она любила, было что-то, чего она боялась. И когда отец рисовал яркими красками великое событие ее жизни в будущем, то есть замужество, то она поневоле тайно желала всем сердцем, чтобы это великое событие и эта блестящая будущность явились бы как можно позже – слишком были они загадочными.
Все, что делали для нее люди, обожавшие ее, делалось как-то холодно, странно, будто бы дело шло не о живом человеке, не о молодой девушке, а о каком-нибудь политическом событии, договоре, союзе, трактате.
В эти же самые мгновения за несколько миль от Киля скакал гонец с письмом от графа. В сумерки он был уже во дворе замка. Через несколько минут старая графиня получила длинное, на нескольких листах мелким почерком послание, а Людовика держала в руках маленькую записочку, переполненную нежностями, поцелуями, советами, подобными тем, что дают обыкновенно маленьким детям, но больше ни слова, никакой новости, ничего о себе и ничего, конечно, о том деле, по которому отец уехал.
Зато старая дева, призвав свою наперсницу, такую же старую деву, как и она, заставила ее читать себе письмо брата. И через час или два непрерывного перечитывания этого длинного послания старая дева знала в подробностях все то, что касалось Людовики, все, к чему она, по-видимому, относилась совершенно равнодушно, а быть может, даже и неприязненно.
Сама же юная красавица не знала ничего. Она тайком знала только, что тетка получила с гонцом самые
