Иеремии косвенно свидетельствуют, что даже для евреев эти жертвоприношения в отдаленные времена, по-видимому, были освящены религией, на что, собственно, ясно указывает история Авраама.
Первенец находился в наибольшей опасности. Иезекиель сообщает о проведении через огонь «всякий первый плод утробы»[30]. Признание права Бога на первенца мужского пола было выражено в ритуалах еврейской Пасхи: первенцы мужского пола и людей, и скота были посвящены Ему, но жертвоприношения можно было избежать путем искупления.
Каждого первенца человеческого из сынов твоих выкупай агнцем; если не выкупишь, должен сломать ему шею; всякого первенца из сынов твоих выкупай[31].
Фрэзер[32] сообщает, что практики убийства первенца, а в некоторых случаях и съедения его, некогда были распространены в Австралии, Китае, Индии, Африке, России и Ирландии. Для древних греков пол жертвы, по-видимому, не был важен. Агамемнон обещал своего первенца богине еще до рождения ребенка. В греческих легендах часто возникает тема убийства ребенка с последующей его сервировкой ничего не подозревающему отцу; тот, кто съедал, был более, чем убийца, повинен в святотатстве. В Аркадии человеческие жертвы Зевсу сохранялись до 2-го столетия н. э.[33]; то же самое – в Карфагене, колонизированном финикийцами (хананеянами). Плутарх сообщает, что победившие греки поставили условием мирного договора прекращение принесения детей в жертву Ваалу, но карфагеняне впоследствии отказались выполнять диктат.
Отношение ребенка к опасности ритуального принесения в жертву отображено с минимумом литературных изысков в древнееврейских историях об Аврааме и Исааке и о дочери Иеффая[34].
Но в других легендах ни мотивы родителя не выглядят столь чистыми, ни реакции ребенка – столь благородными. Тревога, испытываемая исполнителями акта социально одобренного, но биологически почти неприемлемого – которая могла быть вызвана как согласием, так и несогласием с обычаем, – рационализирована[35] в истории Эдипа как угроза, исходящая от младенца, обеспечившая отца и мать мощным этическим оправданием[36]. Но если убитый ребенок был девочкой, у матери не было такого оправдания. Жертвоприношение Ифигении, подобно попытке убийства Эдипа, запустило цепную реакцию греховных совокуплений и кровопролитий.
Испытывали ли дети в этих культурах тревогу? Мы не знаем. Ребенок может верить, что какая-то из ночей таинственно станет для него последней, и не выказывать тревоги:
[ДЗ 4] Френсис (4 г. 11 м.): «Мамочка, цветы умирают, и мы умираем, да?» М.: «Да». Ф.: «Кто ночью убивает нас? Иисус?»
Мама, сделавшая эту запись, добавила: «Идея насчет Иисуса, убивающего нас по ночам, связана, я думаю, с тем, что Френсису недавно читали детский стишок про Матфея, Марка, Луку и Иоанна, в котором есть такие строчки:
Прежде чем отойти ко сну,
Я душу свою поручу Христу,
Молясь,
Иезекииль 20, 26 (
Исход 13, 13 (Правда, точно такой текст в русскоязычном издании Библии найти не удалось, хотя суть, разумеется, сомнений не вызывает –
Дж. Дж. Фрэзер, «Золотая ветвь», Москва, Издательство политической литературы, 1986.
W. R. Holiday, «The religion and Mythology of the Greeks»,
Бытие 22,1; книга Судей 11, 30–40.
«Рационализация» – психологическая защита. Как и всякая психологическая защита, она защищает психику человека от непереносимых или неприемлемых переживаний. В данном случае имеется в виду, что жертвоприношение собственного ребенка должно было вызывать внутренний конфликт и соответствующую тревогу, но этот конфликт вытеснялся из сознания, а тревога могла найти подходящее «разумное», или рациональное, объяснение, которое к тому же этически оправдывало бы страшный акт (
Эдип не был ритуально принесен в жертву, он был брошен, оставлен беззащитным; эта практика, согласно Гиббону (Gibbon), иногда предписывалась, иногда допускалась и почти всегда была безнаказанной… Кровь младенцев пятнала Римскую Империю… до тех пор, пока такие убийства не были включены Валентинианом в Корнелианское право [530–533 гг. н. э.]. «Decline and Fall of the Roman Empire», 1776, гл. 44 («Закат и падение Римской Империи»).
