полуночи его действительно позвали. На этот раз юноша нашел серую от усталости Иску в кресле. И от ее поникшего вида все слова, что он готовился сказать, застряли в горле.
Иска заговорила сама:
– Эли, видения начинают сбываться! Они на этом не остановятся! На пороге большая беда.
Эли вместо ответа подхватил девушку на руки, отнес в кровать, аккуратно укрыл покрывалом и растянулся рядом.
Иска в ответ на такую заботу усмехнулась. Горько, не так как раньше.
– Подожди. Надо принять лекарство. Иначе не засну.
Выбралась, достала из кованого ларчика пузырек, отмерила каплю в бокал с водой, задумалась, искоса глянула на Эли и добавила еще две. Выпила сама, дала Эли сделать глоток, а затем нырнула под одеяло и прижалась к юноше:
– Обними меня, Эли! Мне так спокойно рядом с тобой.
Он послушно прижал к себе пока еще стройное тело любимой. Нежно провел по твердому камушку намечающегося живота и вздохнул:
– Во имя Юссы скажи мне, ты что, действительно собираешься сама воевать?
Иска, помолчав, невнятно пробормотала:
– Я не покину Гилу, пока не родится ребенок.
И засопела.
Эли провалился в сон следом за девушкой. Глубокий, без сновидений. Вроде бы. Перед рассветом парня разбудила выспавшаяся и невыразимо прекрасная Иска. Нет! Уже не Иска. Его разбудила верховная жрица Айелет, одетая в темное платье, умытая, с прической, уложенной волосок к волоску. Строгая и серьезная.
– Пора, – сказала без намека на улыбку. – И тебе и мне. Я сообщу, когда родится ребенок.
Эли понял, что девушке не терпится выпроводить его вон.
– Что-то случилось?
Иска едва кивнула:
– Юсса показала мне Восточный Зиф. Там… Они ведь нас всех так…
И замолчала, не в силах говорить. Только зрачки расширились, заняв почти всю радужку.
Эли сжал кулаки от злости – проклятые боулу! Он сам проснулся с ощущением непередаваемого отчаяния и горя.
Перед тем как уйти, юноша хотел попрощаться по-мужски – сдержанно и без нежностей – но не выдержал, стиснул девушку в объятиях, поцеловал куда-то в ухо:
– Береги себя! – И, не оглядываясь, кинулся вон.
Гила изменилась с ночи – сирин вывесили за окна траурные полотна. Их было намного больше, чем бойцов в гарнизоне Восточного Зифа. Это походило на беззвучный крик. Каждая семья, в которой кто-то погиб по вине людей, объявила о своих потерях.
У юноши перехватило дыхание – он и не подозревал, что дела обстоят так плохо. Конечно, в деревне тоже были пропавшие, но все-таки… все-таки…
Длинные стяги красного цвета, реющие на ветру, превратили башни Гилы в кровавые цветки на черных стеблях. Из открытых окон на улицу рвался крик – женщины оплакивали мужей и сыновей, погибших в Восточном Зифе. Им вторили те, чьи дома горе посетило намного раньше. Свежие утраты заставили кровоточить казалось бы зажившие раны.
А когда Хегази раскрасила небо в розовый
