в обращенном на юг кабинете, где нагрелась кожа дивана от солнца, бьющего сквозь спущенную парусиновую штору, и по мокрому лицу ползают мухи.
В генеральшиной спальне можно развалиться в кресле у окна, закурить сигарку и, попивая что-нибудь прохладительное, посмеяться над давешней историей. А теперь без Степаниды Ивановны даже квасу не добьешься.
– Ей-богу, видишь: вот я и перекрестился, никогда больше не стану подносом бросать, и вообще… – в отчаянии говорил генерал, шестой раз подойдя к двери.
– Что тебе надобно? – ответила, наконец, Степанида Ивановна ледяным голоском.
– Мириться, мириться! – Алексей Алексеевич радостно потянул дверную ручку. – Ну, полно же тебе.
– Я спрашиваю: что тебе от меня надо?
Генерал опешил.
– Как что? Я думал…
– А что ты думал, когда убивал меня подносом?
– Степочка!
– Я до сих пор дрожу от страха, – может быть, ты сейчас войдешь и зарежешь меня.
– Степочка! – воскликнул Алексей Алексеевич, тоскуя в темном коридорчике. – Прости меня, я все сделаю.
– Ах, мне ничего от тебя не нужно, я скоро умру.
– Боже мой, что же тебе нужно?
Степанида Ивановна помолчала, потом сказала тихо:
– Напиши письмо Смолькову…
– Кому? – спросил генерал, хотя ясно услышал. – Кому?
– Смолькову, – громко сказала генеральша. – Я хочу, чтобы он сюда приехал.
Алексей Алексеевич нахмурился. Степанида Ивановна громко принялась стонать и сморкаться.
«Все равно, – подумал Алексей Алексеевич. – Смольков не хуже других, черт с ним, руки не отвалятся».
Так состоялось примирение, и было отослано в Петербург княгине Лизе Тугушевой политическое письмо, где говорилось, что супруги Брагины хотели бы видеть у себя Смолькова, а в Р.S. сделана пометка: гостит у нас Сонечка Репьева, милая и прелестная девушка-Письмо отправили на почту с нарочным, и Степанида Ивановна, приласкав, наконец, растроганного супруга, приказала заложить коляску, чтобы ехать в монастырь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Монастырь лежал под горкой в густом вишневом саду. Пирамидальные тополя росли вдоль невысоких стен, сложенных из камней когда-то бывшей здесь в давние времена крепости.
У монастырских ворот стояли заколоченные балаганы для продажи съестного во время праздников. Длинные стены, фруктовый сад, келейки уходили в дубовую рощу, откуда вытекал и по сухим листьям и веткам бежал под стену и в сад студеный ключ.
В саду на полянках, очищенных от вишенника, – под грушей или яблоней, – стояли мазанные из глины, выбеленные кельи. У каждого порога лежало по камню для отдохновения, и на двери был нарисован синею краской осьмиконечный крест. В глубине сада, там, где сходились проторенные в траве тропки, над зеленью дерев поднимались полинявшие луковицы древнего храма
