Да, велика твоя сила, о Кноссъ вседержавный!». Обведя – еще болѣе неспѣшно – взоромъ тысячныя толпы, лежавшія у ногъ его, но ни на комъ не останавливая монаршаго своего вниманія, торжественно-грустно возглаголалъ вѣнчанный властелинъ, глядя въ вечернія небеса:
– Скорбимъ, братья и сестры: нашъ отецъ скончался. Отъ заботы великой преставился царь: душу испустилъ онъ, не переставая слагать думы о счастьи дитятъ своихъ: народа критскаго. Былъ онъ скроменъ и просилъ похоронить себя въ могилѣ, простой и безымянной, безъ знаковъ отличія, дабы никто не вѣдалъ, гдѣ похороненъ онъ: такова была воля царя. Но вѣдайте, о народъ земли добрыхъ, принятый подъ державное мое водительство: се, настала эпоха иная, что вѣдать не будетъ о злоключеньяхъ; помните о томъ: и правленье мое да не будетъ для васъ горькимъ; но начнется оно съ подавленья возстанья, нечестиваго и неугоднаго богамъ.
Чудище поглотило чудище.
Не дожидаясь погребенія, Касато удалился въ палаты Лабиринта, къ вящей скорби собравшихся…
Таково было высочайшее шествіе.
Война – грозная, громная – временно умолкла.
Такъ являлъ себя мирный, но отъ того не менѣе жестокій – по-восточному жестокій – минойскій Критъ: на закатѣ собственнаго бытія.
Часть II
Осенняя жатва, или теофаніи. Къ исторіи одного рожденія
Самый могущественный человѣкъ тотъ, кто стоитъ на жизненномъ пути одиноко.
Это невозможно и именно поэтому достовѣрно.
Не знаете ли, что дружба съ міромъ есть вражда противъ Бога? Итакъ, кто хочетъ быть другомъ міру, тотъ становится врагомъ Богу. (Іак. 4,4)
Кто борется съ міромъ, становится великъ побѣдою своею надъ міромъ;
кто борется съ самимъ собою, становится еще болѣе великъ побѣдою надъ самимъ собой;
тотъ же, кто борется съ Богомъ, становится превыше всѣхъ.
О, боги съ тысячью зубовъ,
Тысячерукія богини!
Вамъ, жаднымъ, пиръ вашъ вѣчно новъ,
Но вижу я за моремъ сновъ
Однообразіе пустыни.
Прочь, люди!
Если бы я могъ схватить зубами всю твою вселенную!..
Я грызъ бы её, покуда отъ нея не осталось бы оскаленное чудовище, страшное, какъ моя мука.
Глава 1. Лабиринтъ, или дни несчастій
Если ранѣе на Критѣ царила Жизнь, то нынѣ Смерть, неумолимая, будто Судьба, расправила крылія и властвовала, себя казавши моромъ, гладомъ и тьмами жертвъ. Тотъ, кого позднѣе нарекли Аполлономъ, плавилъ аэръ: стрѣлами смертоносными, давя и губя всё живое; аэръ дрожалъ, подрагивалъ, переливаясь, струясь
