style="font-size:15px;"> Пока Антон ехал на работу, – и день ото дня, месяц от месяца картина эта не менялась, он прокручивал по две тысячи мыслей в час, а потом снова и снова, зачастую прогоняя одни и те же по второму, а то и третьему кругу. К своим 27-ми годам Антон, словно губка, впитывал, впитывал и впитывал терабайты установок, приходящие к нему, как и к остальным, из социума, книг, фильмов, от друзей и недругов, и бог весть ещё откуда. Выстраивая многоуровневые комбинации из бесчисленного множества идей, цитат, подходов к жизни, парень отсчитывал дни, прежде чем, как он полагал, какая-нибудь добрая душа не вызовет-таки 03, и та любезно не доставит его в лечебные покои по адресу «Канатчикова дача». И не то, чтобы его личное ощущение действительности было бы сколь-нибудь объективно важно, нет… Конечно же нет. Важно было лишь то, как он себя ощущал, и важно это было исключительно для него самого. И единственным правдивым ответом на вопрос «Как ты?» (если бы кто-нибудь задал бы ему такой) было бы: «Ужасно…». А ведь ему так хотелось, что бы ответом было: «Замечательно!».
– Никки? – Антон услышал голос, который он определённо уже где-то слышал, но ни за что не смог бы его распознать, как будто бы кто-то давно забытый, но некогда до безумия близкий и важный вновь заговорил с ним. По радио играла Metallica “Whenever i may roam”, окна машины были плотно закрыты. Антон даже не стал оборачиваться, поскольку это было бы совершенно бессмысленно. Естественно, он моментально переключился, вернулся вновь к хороводу своих мыслей и тщательному анализу своего «плохо», будто бы опасаясь, что не сделай он этого, ему немедленно полегчает. Но этого допускать было никак нельзя! Антон очень хотел ощущать себя плохо, и ни одна живая душа не могла заставить его свернуть с выбранного по его же собственной воли «пути великомученика».
Спустя пару секунд неведомый голос повторил: «Никки, это же я, ты чего?». Глаза Антона на какую-то долю секунды закрылись, моргая. В этот миг все звуки стихли, всё погрузилось во мрак. Единственное, что осталось из того, что предшествовало закрытию глаз – это гамма плохих эмоций и ощущений, которые преследовали Антона уже долгие годы. Когда он открыл глаза, и они понемногу привыкли к тьме, он различил впереди себя влажную и склизкую скальную породу. Вокруг было сыро и прохладно, неприятно прохладно, и так странно пахло: одновременно терпко-приторно как разлагающийся труп, сыростью и черти знает ещё чем. Откуда-то издалека стали сначала приглушённо, потом всё более отчётливо доноситься тяжёлые, томные стоны, похожие на человеческие. Сознание Антона воспринимало всё, вплоть до мельчайших деталей, а его рациональное немедленно начало со скоростью света генерировать вопросы: «Что произошло?», «Где я?», «Откуда этот запах?» и «Что за голоса я слышу?». На первый вопроса ответа не было; будто бы отрубило память, и как ни пытался Антон воспроизвести предыдущий фрагмент цепочки событий, каким-то образом доставивших его сюда, всё виделось словно в тумане. Густая и вязкая пелена отделяла Антона от чего-то, что предшествовало той реальности, – новой и пугающей, которую тот явственно
