не достичь, даже владея Кладовой Хор. Понимаешь, потому что руки твои покрыты шрамами так же, как мои, потому что глаза твои так же истерзаны ужасами войны.
Снова установилась мертвенная тишина. Сорвил подался вперед, пытаясь выглянуть из-за Трона Рога и Янтаря. Что там делает отец?
– Ну же… – сказал экзальт-генерал, и в голосе его звучала неподдельная мольба. – Харвил, прошу тебя, не отталкивай мою руку. Нельзя больше допустить, чтобы люди проливали кровь людей.
Сорвил стоял, испуганно вглядываясь в каменное лицо отца. Король Харвил не был стариком, но сейчас его лицо казалось дряхлым и изборожденным морщинами вокруг светлых вислых усов, а шея словно склонилась под тяжестью короны из железа и золота. У Сорвила возник порыв, ложный и непрошеный, необоримое стремление скрыть постыдную нерешительность отца, выскочить и… и…
Но Харвил уже вновь обрел и разум, и голос.
– Снимайтесь с лагеря, – мертвенным тоном произнес он. – Ищите свою смерть в Голготтерате или возвращайтесь к своим нежным женам. Сакарп не сдастся.
Словно следуя какому-то неведомому правилу разговора, Пройас опустил голову. Он глянул на растерянного принца, после чего снова перевел взгляд на короля Сакарпа.
– Бывает капитуляция, которая ведет к рабству, – сказал он. – А бывает капитуляция, которая делает свободным. Скоро, очень скоро ваш народ узнает разницу.
– Это слова раба! – вскричал Харвил.
Посланнику не потребовался лихорадочный перевод толмача – тон, которым это было произнесено, преодолевал все языковые границы. Взгляд гостя встревожил Сорвила больше, чем неестественная бравада, с которой ответил отец. «Я устал от крови, – говорили глаза посланника. – Я слишком много спорю с обреченными».
Он встал и кивнул свите, давая понять, что нет больше смысла сотрясать воздух.
Сорвил ждал, что после всего отец отведет его в сторону и разъяснит не только происходящее, но и странности своего поведения. Хотя принц и так прекрасно знал, что произошло – король и экзальт-генерал обменялись последними бесполезными словами, подводившими неизбежную черту под разговором, – но чувство стыда приводило его в некое замешательство. Его отец не просто испугался, он испугался еще и открыто – и перед лицом врага, коварнее которого его народ еще не знал. Должно быть какое-то объяснение. Харвил II был не просто королем, он еще был и его отцом, самым мудрым, самым храбрым человеком из всех, кого знал Сорвил. Его дружина не зря относилась к нему с почтением, не зря конные князья изо всех сил старались не навлечь на себя его неудовольствие. Такой человек, как Харвил, – разве он может бояться? Отец… Его отец! Может быть, он что-то недоговаривает?
Но ответ не приходил. Вжавшись в скамью, Сорвил только и мог таращиться на него, с трудом скрывая недоумение, Харвил же тем временем отдавал отрывистые приказы, немедленно передававшиеся дальше – слова его звучали отрывисто, как бывает у людей, которые пытаются говорить сквозь слезы. Вскоре, как только
