каракули у своих ног: раскрытый рот расползся чернотой, как трещина по мрамору, а глаза, нос и уши разместились вдоль краев безгубого лица.
– П-потому что я хотела… – У нее перехватило горло. Глаза метнулись вверх – казалось, им требуется противник, чтобы сохранять сосредоточенность. – Потому что я хотела знать, правда ли… – Она нащупала языком раскрытую рану рта. – Правда ли, что ты мой отец.
Его смех прозвучал жестоко, но если и так, она и виду не подала, что оскорблена – по крайней мере, ничем не выдала внешне.
– Ты уверен? – спросила она, и голос ее, как и лицо, был бесцветным.
– Я встретил твою мать уже после того…
В одно мгновение Ахкеймион увидел все, написанное языком, который почти не отличался от угольных каракулей у них под ногами. Эсменет не могла этого не сделать, она должна была воспользоваться всей своей властью императрицы, чтобы вернуть себе ребенка, о котором она запрещала ему упоминать все эти годы… Найти девочку, чьего имени она никогда не произнесет.
– Ты хочешь сказать, после того, как она меня продала, – подсказала девушка.
– Был голод, – услышал он собственный голос. – Она поступила так, чтобы спасти твою жизнь, и потом вечно казнила себя.
Он еще не договорил, но уже понял, что говорит не то. Ее глаза вдруг стали старыми от усталости, от бессилия, которое приходит, когда снова и снова слышишь одни и те же пустые оправдания.
То, что она не стала на них отвечать, говорило о многом.
Эсменет вновь обрела ее уже довольно давно – это было понятно. Ее манеры и интонации были столь отрепетированными, столь изящными, что могли быть отточены лишь годами жизни при дворе. Но столь же очевидно было, что Эсменет отыскала ее слишком поздно. Этот затравленный вид. На грани отчаяния.
Надежда всегда была коварным врагом рабовладельцев. Они выбивают ее из уст, потом выгоняют из тела. Мимару, как понял Ахкеймион, загнали насмерть – и не раз.
– Но почему я тебя помню?
– Послушай…
– Я помню, как ты покупал мне яблоки…
– Девочка. Я не…
– На улице было шумно и многолюдно. Ты смеялся, потому что я свое яблоко только нюхала, а не кусала. Ты сказал, маленькие девочки носом не едят, потому что это…
– Это был не я! – воскликнул он. – Послушай. У дочерей блудниц…
Она снова отшатнулась, как ребенок, который испугался огрызнувшейся собаки. Сколько же ей лет? Тридцать? Больше? Так или иначе, она выглядела как та маленькая девочка из ее рассказа, которая шутила про яблоки на оживленной улице.
– У дочерей блудниц… – повторила она.
Ахкеймион глянул на нее, весь, до кончиков пальцев, изнутри и снаружи охваченный тревожным покалыванием.
– … не бывает отцов.
Он постарался сказать это как можно деликатнее, но ему показалось, что с годами его голос стал слишком груб. Солнце убрало ее золотом, и на мгновение Мимара стала частью утра.
