устроить самому себе осаду, довести себя до истощения, а потом возложить вину, словно венок, к ногам ненавидимых.
Да, вновь подумала она. Друз Ахкеймион – брат ей.
– Значит, все это время, – отважилась она вставить в одну из немногих пауз, – ты видел во сне его жизнь, составлял ее опись, искал свидетельства о происхождении моего отчима…
– Да.
– Что ты обнаружил?
Вопрос потряс его, это было видно. Он провел пальцами с длинными ногтями сквозь густую всклокоченную бороду.
– Название, – сказал он наконец с угрюмой неохотой человека, вынужденного признать несоответствие между своими похвальбами и своим кошельком.
– Название? – чуть не рассмеялась она.
Долгий угрюмый взгляд.
Она напомнила себе, что надо быть осторожнее. После всего, что ей пришлось пережить, она подсознательно не выносила в людях самомнения. Но этот человек был ей нужен.
Обращенный внутрь сосредоточенный взгляд. Затем Ахкеймион произнес:
– Ишуаль.
Он почти прошептал это имя, словно оно было сосудом с фуриями, который можно вскрыть небрежными речами.
– Ишуаль, – повторила она, только потому, что этого требовал его тон.
– Оно происходит из диалекта нелюдей, – продолжил он. – И означает «Благородная пещера» или «Высокое тайное место», в зависимости от того, насколько буквален перевод.
– Ишуаль? Келлхус – из Ишуаля?
Она видела, что ему неприятно слышать, как она говорит о своем отчиме – словно о близком друге.
– Я в этом уверен.
– Но если это потайное место…
Еще один угрюмый взгляд.
– Это не надолго, – заявил он с безапелляционностью, свойственной старикам. – Сейчас уже нет. Это в прошлом. Сесватха… Открывается его жизнь… Не только житейские подробности, но и его тайны.
Целая жизнь прошла в раскапывании другой жизни, в изучении скучных мелочей сквозь линзу благих и апокалиптических предзнаменований. Двадцать лет! Как тут сохранить равновесие? Если долго копаться в грязи, начинаешь ценить камни.
– Он сдается, – заставила она себя произнести.
– Именно так! Я знаю, я сейчас говорю как сумасшедший, но такое чувство, будто он знает.
Кивнуть оказывается трудно, словно жалость сковала ей мышцы в той точке, где соединяются шея и голова. Какие же запасы целеустремленности ему потребовались? Не только надолго погрузиться в работу, лишенную сколько-нибудь осязаемой выгоды, но и не иметь при этом никаких видимых способов оценить успех – какими же усилиями это далось?! Год за годом, сражаясь с незримым, собирая надежду по крохам из дыма и смутных воспоминаний… Каких же надо достичь глубин убежденности? Каким упорством достижимо подобное?
Таким не обладает здравый ум.
Маски.
