дороги бы не потерял, а вот я, оторвавшись взглядом от гостеприимной двери, заново ее на месте не нашел. Направление и то отгадал по положению тела старого слуги.
Седой прибалт, похоже, обзавелся не ручной кладью, а якорем. Не отбери я у него нетяжелый в общем-то, беременный портфель, думаю, он и шагу ступить оказался бы не в силах. Взял верного спутника под локоть, аки любимого дядюшку, и повел прямо в серо-ледяную мглу. Верил, что дорога найдется. Не оставит Вседержитель милостью своей двух усталых путников. Иначе глупая шутка вышла бы…
Местного благодетеля, того самого пресловутого Дорофея Павловича Матвеева, мы прямо на пороге и встретили. Может, не догадайся он с фонарем выйти, мы бы еще часа два по обширному двору геройски путешествовали. Пока или Мороз Колотунович, или немощь стариковская одного из нас не прибрала.
– Сюда, господа, сюда. – Звонкий, почти мальчишеский и уж совсем неожиданный для Палыча голос и дрожащий, опасливо поджимающийся огонек свечи за закопченным стеклышком наконец привели нас в спасительную утробу крепкого бревенчатого дома.
– А я и гляжу: двое-то из кареты-то выйти вышли, а нетути и нету. Ну, думаю, заплутали в круговерти гостечки мои долгожданные, – тараторил молодой, едва-едва пух на верхней губе, хозяин станционного хозяйства. Простенький мундир коллежского регистратора почтового департамента, накинутый на крестьянскую домотканую рубашку, ноги в стоптанных овчинных чунях, наколенные «пузыри» на форменных брюках. И совершенно искренняя забота, волнение даже, о судьбе посетивших его вотчину путешественников.
В сердце кольнула игла стыда и за свой генеральский чин, и за… И за бездарно прожитую первую жизнь. Я смотрел на молодого человека – лет двадцать, не больше, от роду, – и не хотелось все портить. Знал, чувствовал: стоит сбросить шубу, блеснуть в неровном свете свечного огарка золотом позументов – и пропадет это очарование молодой искренности. Словно подчиняясь заклятию злобного колдуна, на месте гостеприимного парня появится испуганный, закаменевший, замерзший воробышек.
– Здеся вот. Для господ по лесенке… Тут три ступенечки всего… А коневода я в черной избе размещу, не извольте беспокоиться. И сыт будет, и коняжкам хорошо будет. А я с обеда исче барометр наблюдаю. Все падает и падает. Падает и падает. Ну что ты будешь делать! И небо, смотри-ка, темнеет и темнеет. А людям-то на тракте как? Степь-с, она людей не больно жалует-с… Ветра-то у нас какие! До пятнадцати саженей в секунду измерения доходят!
Тайна «металагической башни» существовала лишь в моем воображении. Самый младший чиновник в Табели о рангах Российской империи подрабатывал метеорологическими наблюдениями.
– Извозчик наш, – вклинился я в первую же звуковую паузу. – Евграф. Он ранен. Надо бы рану обработать. Есть в деревне доктор?
– Сюда, господа. Туточки располагайтеся, – продолжал, словно не услышав, Дорофей. – Поди, буран треклятый не раньше завтрева упокоится. А там и лошадки ваши отдохнут. И поедете себе. А я сейчас
