себя ждать. С 25 ноября 2005-года соседи по ночам нам стали бить в потолок. Вскоре стали бить днем и ночью, хозяева двух квартир, оба греки. Все попытки замириться ни к чему не привели. К стукам днем и ночью добавились устройства из отделов прибамбасов – включаешь его в розетку и шарик на полированном столе начинает прыгать, издавая тошнотворные тамтамные звуки часами. Сами в это время уходили в другую квартиру, купленную в соседнем доме. Заливали грязную протухшую воду из стиральной машины в отверстия стоков в потолке туалета, в подвал под нами подбрасывали мертвых кошек – вонью душили нас, пока не догадался взять ключ от подвала и не нашел зарезанного красавца кота с соседнего дома и так далее.
Из подъезда стали бежать жильцы, продавая свои квартиры, двое умерло от сердечных приступов. Нам некуда было бежать, мы терпели, русским один удел – терпеть. За год мы с мамой стали ватные, я едва передвигал ноги, а утром в церковь – стоял и убирал подсвечники. Через три года таких боев в Мариуполе я спросил духовника, зачем он это сделал с нами. В ответ услышал циничное: «Терпите, это ваш крест». Мы бежали из города 10-го сентября. В эту ночь мы с мамой в последний раз слышали бой над головой, она в спальне, я на кухне, где спал на бетонном полу последние семь лет. Пытался спать и в прихожей, и в ванне, но меня везде находили и, пристроившись поудобнее, в наказание били прямо над головой всю ночь напролет.
27 июля 2010-го года меня отследили в ОВИРе (искал адрес консульства РФ в Харькове) с целью попасть в программу переселения и помощи соотечественникам— три года (1992–1995 работал учителем в сельской глубинке в Ивановской области, но разболелся от голода и был вынужден вернуться в Мариуполь) и через несколько дней прихожане храма Святой Троицы собрали письменные показания, что именно в этот день и в это время я изнасиловал и зверски избил девочку неполных пяти лет, дочь прихожанки нашего храма. 31-го июля к нам домой приехала следственная бригада с целью допросить меня. Я не открыл дверь, а моя мама поехала срочно в городскую прокуратуру, которая немедленно дала поручительство за меня.
Через три дня милиция нашла свидетельницу, видевшую настоящего преступника, ее привезли в храм, где она меня внимательно, с ног до головы, изучила и заявила изумленным правоохранителям: «Не он!». С этого момента целая церковь в лице своего актива, чтобы оправдаться в клевете, начала терзать меня допросами прямо в храме во время служб, третировать, обливать грязью с единственной целью – морально сжить с этого света. Здоровье пошатнулось окончательно, стал лежачим под капельницами – открылся гнойный пиелонефрит, обострился хронический дисбактериоз, отнялась правая нога.
Через три месяца Яну Генриховну, мать потерпевшей, вызвали в Жовтневое РОВД вместе с детьми. Адвоката, детского психолога выгнали, детей и мать стали заставлять выбрать мою фотографию из разложенных на столе, объяснив, что меня надо срочно посадить, поскольку сроки следствия (90 дней) истекли, пришло указание из Донецка сажать любого, кто долго в следственном изоляторе
