женщина, проснувшись первой, деловито одевалась и уходила. И пропадала на день, два, а то и на неделю. Куда она исчезала, мужчина не знал. Как-то попробовал идти за ней следом, но, заметив попутчика, женщина остановилась и стояла до тех пор, пока он не повернул обратно, к хижине. Подобные исчезновения женщины зачастую находились в прямой зависимости от наполненности ее кисета табаком. А вот бензин в зажигалке не иссякал, но где женщина его прятала и каковы были стратегические запасы горючего, за восемнадцать месяцев совместного проживания мужчина так и не выяснил. И вчера вечером фитилек зажигалки задорно горел. И кисет с табаком был на две трети полон. Однако утром, ранним-ранним утром, женщина, неожиданно проснувшись, спешно засобиралась уходить. И такое тоже случалось. Гораздо реже, чем походы за табаком, но уже случалось. Женщина умела непостижимым для сожителя образом улавливать флюиды опасности. От опасности она уходила. В буквальном смысле. Растворялась в зелени леса, исчезала, сливалась с тайгой, словно лешачиха из сказки.
Полностью одевшись, сунув широкие стопы в видавшие виды кирзачи, женщина выскользнула за дверь, так и не удосужившись хотя бы раз, хотя бы мельком взглянуть на сожителя. Мужчина глубоко вздохнул. Задержал дыхание, весь обратился в слух. Услышал, как скрипнули ступеньки крыльца, как всхлипнула земля, придавленная подошвой кирзового сапога. И более ничего. Ничего особенного. За бревенчатой стеной обычный легкий утренний бриз лесного океана, именуемого тайгой. Те же звуки, что и всегда на восходе солнца, в час, когда ночные твари уже залегли в норы, а дневные только-только проснулись, когда свежа роса, и воздух хрустально чист, и над болотом тает белый саван тумана, а смола на седых стволах похожа на янтарь. Мужчина помнил, что в этот час даже в городе бетонные коробки домов иногда кажутся красивыми. Даже если на них смотришь сквозь тюремную решетку.
Медленно выдохнув распирающий грудь воздух, мужчина протер глаза кулаками, потянулся всем телом и нехотя слез с топчана, с мягкой медвежьей шкуры, заменявшей матрац. Мужчина был высок, худощав и жилист. Под дубленой кожей перекатывались тугие сплетения мышц. Обветренное лицо до глаз заросло густой черной бородой. Лоб высокий, перечеркнутый тремя глубокими бороздками морщин. Жесткие, прямые волосы зачесаны назад и собраны на затылке, заплетены в толстую косу. Кончик косы щекочет кожу между лопатками. Мужчина передернул плечами, тряхнул головой, прогоняя остатки сонливости, и подошел к лавке, что притулилась подле стены впритык к топчану. На лавке лежала его одежда. Штаны из тщательно выделанной мягкой кожи, удобные и ладные, несмотря на то что шились костяной иглой и тянула та игла отнюдь не нитку. Рядом со штанами валялась увесистая меховая безрукавка, сработанная из одного куска шкуры, вообще без всяких швов, а под лавкой нашлась и обувка. Лыковые лапоточки. Вместо портянок заячьи шкурки, вместо веревок-завязок тонкие, витые кожаные шнурки.
Мужчина оделся, быстро и привычно подвязал лапотки. Привычным движением перебросил косу с голой спины поверх мохнатой безрукавки.
