терема, и под ними, точно детские кубики, светлые домишки. К этому времени Малыш уже тянул не так резво, как утром, – в общем, просил передышки. Для несведущих в технике поясню. Дело в том, что у «Запорожца» нет водяной рубашки – то есть он охлаждается только воздухом и в жаркие дни немного перегревается. Зато в холодную погоду работает лучше всех машин, поверьте мне – лучше всяких иномарок.
Ну так вот, подъехали мы, значит, к водохранилищу и вытаращили глаза на открывшийся пейзаж.
– Красотища! – вымолвил Челкаш. (Я же говорил, его тонкая натура не может не отметить прекрасное.)
– В самом деле, потрясающий вид, – согласился я. – Не хватает только музыки.
Точно по волшебству, музыка тут же появилась – от домов, стоящих за березами на нашем берегу, донесся петушиный хор. Я взял фотоаппарат, мы вылезли из Малыша и направились в сторону деревни.
Мы шли по тропе среди высоких берез; то и дело останавливались – я делал снимки, Челкаш обнюхивал цветы, рассматривал жуков на кочках – он без меры любопытный, во все сует свой нос. Сейчас-то он знает, что не все ползущее и летающее безопасно, а в молодости не раз попадал впросак. Помню, как-то стал ловить осу – подумал, обычная муха. Ну, оса и ужалила его. Нос Челкаша распух и превратился в малиновый кабачок. Дня три мой друг страдал от боли, и я делал ему примочки.
Так вот, мы шли по тропе и внезапно увидели художника – парня, голого по пояс, в панаме. Он сидел на пригорке перед этюдником и писал водохранилище. Мы подошли поближе, но не очень близко, чтобы не спугнуть вдохновение художника. Парень заметил нас и махнул рукой:
– Подходите, не стесняйтесь, мне зрители не мешают, – и, когда мы подошли, спросил: – Как, ничего?
На мой взгляд, этюд был замечательным, и я искренне сказал:
– Красиво.
– Во всяком случае, реалистичный этюд, согласны? – Парень отложил кисть. – Ведь есть красота – это то, что естественно. А есть красивость – это все показное, нарочитое… По большому счету, там, где нет реализма, правды, там обязательно есть уродство. Ну, то есть я хочу сказать – искусство, в котором нет любви к природе, к человеку, – разрушительно… Настоящий художник никогда не хитрит, не ловчит, у него вообще нет таких черт, как хитрость, притворство, согласны?
Я кивнул, но тут же вспомнил сразу нескольких приятелей, первоклассных художников и хитрецов – будь здоров! Я уже открыл рот, чтобы возразить парню, но… вокруг была слишком прекрасная природа, и затевать спор расхотелось. Странное дело – почему-то среди красоты хочется говорить только о хорошем, и кажется, что вообще в жизни хорошего гораздо больше, чем плохого, вы заметили?
Парень встал, представился Володей, достал из брюк сигареты, предложил мне закурить. Покуривая, мы спустились к воде.
– Сейчас полно всяких формалистов, – сказал Володя. – Смотришь на их картины – какие-то квадратики, загогулины. Некоторые говорят: «Это гениально!». Чепуха! Лев Николаевич Толстой говорил:
