тогда увидел резиновые перчатки на руках доктора – перчатки были испачканы кровью из нелепо сплющенной ноги мальчика.
– Вы уверены, что он не с Гавайев, Пепе? – спросил Варгас. (Невозможно было не заметить горластых попугаев на гавайской рубашке нового миссионера.)
– Уверен, как и вы, доктор Варгас, – начал Эдвард Боншоу, резонно передумав пожимать руку молодому доктору. – Хотя мою веру одолевали сомнения.
– У меня никогда не было веры – следовательно, никаких сомнений, – ответил Варгас; его английский был комковатый, но правильный, – в нем не было ничего сомнительного. – Вот что мне нравится в рентгеновских лучах, Хуан Диего, – продолжал доктор Варгас на своем вполне толковом английском. – Они не религиозны – на самом деле рентгеновские лучи отнюдь не так двусмысленны, как многие элементы, которые я могу себе представить в данный момент. Ты являешься ко мне раненый и с двумя иезуитами. С тобой твоя прорицательница-сестра, которая – как ты сам говоришь – более права насчет прошлого, чем насчет будущего. Приходит твой уважаемый шеф – хозяин свалки, который присматривает за тобой и тебя переезжает. – (К счастью для Риверы, свое мнение Варгас высказал на английском, а не на испанском, потому что и без того самочувствие Риверы из-за этой беды было достаточно скверным.) – И то, что рентгеновские лучи покажут нам, – это пределы того, что можно сделать для твоей ноги. Я говорю с медицинской точки зрения, Эдвард, – сделав паузу, сказал Варгас, посмотрев не только на Эдварда Боншоу, но и на брата Пепе. – Что касается Божьей помощи, то я оставляю ее вам, иезуитам.
– Эдуардо, – поправил Эдвард Боншоу доктора Варгаса.
У отца сеньора Эдуардо, Грэма (убийцы собаки), второе имя было Эдвард – это было веской причиной, почему Эдвард Боншоу предпочитал зваться Эдуардо, что очень нравилось и Хуану Диего.
Варгас выдал экспромт брату Пепе – на этот раз по-испански:
– Эти дети свалки живут в Герреро, и их мать убирает в храме Общества Иисуса – как это по-иезуитски! И полагаю, что она также убирает в «Niños Perdidos»?
– Sí, в детском приюте тоже, – ответил Пепе.
Хуан Диего был на грани того, чтобы сказать Варгасу, что Эсперанса, его мать, не только уборщица, но то, чем еще занята Эсперанса, было сомнительно (в лучшем случае), а мальчик знал, какого низкого мнения молодой доктор о сомнительном.
– Где сейчас твоя мать? – спросил доктор Варгас. – Она сейчас наверняка не занята уборкой.
– Она в храме, молится за меня, – сказал Хуан Диего.
– Давайте сделаем рентген, давайте двигаться дальше, – предложил доктор Варгас; было видно, что ему пришлось сдержаться от непочтительного комментария по поводу силы молитвы.
– Спасибо, Варгас, – сказал брат Пепе; он говорил с такой нехарактерной для него неискренностью, что все посмотрели на него – даже Эдвард Боншоу, который совсем недавно познакомился с ним. – Спасибо, что вы прилагаете такие усилия, чтобы уберечь нас от вашего стойкого атеизма, – добавил
