взял лошадь Фаустины за повод и отвел ее в сторону.
– Это кающийся грешник, – сказал он, – не задерживайся из-за него. Это люди особенные, не обращай на него внимания.
Человек же на дороге продолжал кричать:
– Ступайте ногами на сердце мое… Пусть верблюд проломит мне грудь, а осел выдавит копытами мои глаза!
Но Фаустина не в силах была пройти мимо несчастного, не попытавшись заглянуть в его глаза; она все еще стояла около него.
Иудейка, которая уже раз хотела ей услужить, снова протиснулась к Фаустине:
– И этот человек принадлежит к ученикам Пророка, – сказала она. – Хочешь ли, чтобы я спросила его об Учителе?
Фаустина утвердительно кивнула головой, и женщина наклонилась над лежащим.
– Что сделали вы, галилеяне, с вашим Учителем сегодня? Я вижу вас рассеянными по всем дорогам и тропинкам, а Его не вижу нигде.
Когда женщина произнесла эти слова, лежащий привстал на колени.
– Какой злой дух внушил тебе спрашивать меня о Нем? – спросил он голосом, полным отчаяния. – Ты видишь, что я бросился на землю, чтобы быть растоптанным? Разве этого мало тебе? Зачем же ты приходишь еще спрашивать меня, что сделал я с Ним?
– Не понимаю, в чем упрекаешь ты меня? – ответила женщина. – Я хотела только узнать, где твой Учитель.
При повторении этого вопроса галилеянин вскочил и заткнул уши пальцами.
– Горе тебе, что не даешь мне спокойно умереть! – крикнул он.
Он кинулся сквозь толпу, теснившуюся перед воротами, и побежал, рыдая от отчаяния и размахивая отрепьями своей одежды, как черными крыльями.
– Мне кажется, – сказала Фаустина, что мы пришли к безумному народу.
Вид учеников Пророка привел ее в отчаяние.
– Разве сможет Человек, за Которым следуют такие безумцы, сделать что-нибудь для императора? – произнесла она.
Еврейка имела очень опечаленный вид и весьма серьезно сказала Фаустине:
– Госпожа, не медли отыскать Того, Кого ты хочешь видеть. Я боюсь, не случилось ли с Ним чего-нибудь дурного, раз все Его ученики как будто лишились разума и не могут вынести ни одного вопроса о Нем.
Фаустина и ее свита миновали наконец ворота города и вступили в узкие, темные улицы, кишевшие людьми. Казалось почти невозможным пройти через город. Шаг за шагом верховые должны были останавливаться. Напрасно рабы-солдаты пытались очистить дорогу. Люди не переставали то и дело собираться в густые, непрерывные стихийные потоки. Толпа заполонила все свободные островки улиц и переулков.
– Да, широкие улицы Рима – это тихие парки в сравнении с этими улочками, – сказала Фаустина.
Сульпиций вскоре убедился, что дальше их ожидают еще более непреодолимые препятствия.
– В этих переполненных улицах, пожалуй, легче идти пешком, чем ехать, – сказал он, обращаясь к Фаустине. – Если ты не слишком
